осознанная шаровая молния @asnstla
1. Мосты разводят не для кораблей. То, что по ночам выходит на улицы Васильевского острова — без глаз, без лица и без тела — не может перебраться на другую сторону.
1.1. Если вы остались на Васильевском острове на ночь — не смотрите в окна. Оно решит, что вы зовёте его в гости. Что случается после того, когда оно стучится в двери — никто не знает, потому что свидетелей не остаётся.
1.2. Даже днём вы можете ощутить его присутствие, если неожиданно поняли, что запутались в линиях и улицах, и три раза выходите к одному и тому же дому. Тогда поворачивайте обратно и идите прямо. Не смотрите назад. Ему быстро наскучит, если вы перестанете чувствовать тревогу.

Рита вопросительно изгибает брови. Неподдельное недоумение во взгляде не приходится изображать, потому что это всё в какой-то мере даже обидно.
А, впрочем, чего она ждала-то? Органы правопорядка внутреннего и внешнего, они такие. Чай не пьют, собеседников (собеседниц особенно) за умных не держат. Да и вообще всё у них как-то не по-христиански, не по-православному.

— Я про проклятия знаю ровно столько, сколько нужно, чтобы дожить до моего возраста.
...ну, то есть, довольно-таки дохуя, ежели перефразировать. То есть, Рите ужасно хочется рассказать, что был у неё хахаль один, которого она как-то прокляла до седьмого колена. Буквально. Было у человека два колена, как и у всех, а тут раз и ещё пять. И все на дождь реагируют.
Вот был бы Рихтгофен нормальный человек, точно бы посмеялся вместе с ней, а так и обсудить толком нечего, получается.

В их краях так-то довольно опасно было. Рикасиха ещё при Марье Никитичне была деревней не особо спокойной, а дальше вообще дело туго стало. То скотина у всех помрёт, то неурожай случится, то барин какой проездом решит заскочить, а обратно как-то и не выскочит. Как тут без знаний?
(так из-за тебя эта хуйня и происходит)
(рит)
(ритаа)

— Рассказывал, конечно, почему ж не рассказывал. Без имён, конечно, но я и не спрашивала, — Авдеева отпивает чай и с негромким стуком ставит чашку на стол, — Говорил, что скидку какому-то постоянному клиенту не сделал на ожерелье с опалами, а тот обиделся, слово за слово, и вот, пожалуйста. Только что-то я не больно ему верю. Был у нас случай один... Господи, да что ж это я?
На первый взгляд Рита просто отвлекается на скребущуюся в окно ветку, на деле — не просто. Она подскакивает с места, выбившаяся из пучка рыжая прядь тоже подскакивает и падает на лицо. Распускать волосы приходится уже на ходу, потому что цель в поле зрения попала, а препятствия не очень.
¬— Так, так, так, — дверца буфета открывается без всякого скрипа, — Так вот, случай. У Анастасии Сергеевны, Марии Никитичны кумы, был у деда Михалыча племянника знакомый. Вот у этого знакомого один раз как это по-вашему...
Авдеева оборачивается, щурится на Райнера и щёлкает пальцами свободной руки. В несвободной у неё не особо примечательная на первый взгляд бутылка.
— ...кузина, во. И у неё муж схлопотал один в один такое же проклятие. Это ещё при Владимире Ильиче было, царствие ему небесное. Тоже суставы болели, болели, он терпел, а потом так заболели, что аж пальцем пошевелить не мог.
Бутылка и две рюмки благополучно занимают свои места в центре стола. Рита снова разворачивается и чёрт знает откуда достает банку солёных огурцов.
— Ни-че-го ему не помогало, даже Марья Никитична сделать ничего не смогла. Ну он и слёг, значит. Стали выяснять, в чём там дело. Он божился, что ни за что, ни про что получил, что и чародей был незнакомый, и что спутал его с кем-то. Такая чепуха!
Банка открывается с приятным щелчком.
— Ну, в общем, оказалось, что он кобель ещё тот и что собственная жена его и прокляла. Потом, конечно, пожалела и постаралась вылечить, но обратно-то уже не отмотаешь. Так и снимала ему симптомы, ну, пока получалось. А через пару лет он и помер.

Рита кивает, будто так и надо, и открывает банку маринованных помидоров.
— Самогон на ростках пшеницы, штука универсальная. А хотя подождите-ка! Я ж не спросила, что вы предпочитаете в это время суток. У меня ассортимент богатый, это вам каждый второй в Эдинбурге скажет. Есть на травах настойки, есть успокаивающие, есть на ягодах с перцем, зимой самое то, есть...

— Я не спрашивала твоего мнения, Патрисия, — отрезает Юфимия, не отвлекаясь от письма. Ей даже не нужно поворачивать голову, чтобы узнать, что старшая сестра закатила глаза и возмущенно фыркнув, удалилась подальше от взбалмошной младшей, которой вздумалось почувствовать себя доброй самаритянкой, хотя ранее она никогда не была замечена в попытках благотворительности.

Она еще раз бегло перечитывает свое послание, прекрасно понимая, что даже если учитель придет, то его придется очень долго уговаривать последовать ее плану. Но Юфимия не планировала уступать ему в упрямстве, именно поэтому я взялась за все это. Эффи Уилкс никогда не отличалась жалостью, сердобольностью или просто банальной добротой. В ее маленькой головке всегда был лишь холодный расчет, который в детстве был обычной капризностью и желание получить все, что хочется. С возрастом острые углы сгладились, черное и белое разбавилось оттенками, а характер стал не таким дрянным и отвратительным.

Теперь Эффи знала чего хочет, в конце концов, ей уже больше семидесяти лет, пора бы и перебеситься. И сейчас она хотела защитить того единственного человека, который действительно был ей дорог. Пусть и не общались они с тех пор как он покинул большой особняк и семью Уилксов. Юфимия была обижена на него столько лет, так сильно злилась, но в то же время стремилась доказать всем вокруг и самой себе, что справится сама. Ей не нужен никакой герой, учитель, никто.

Но мир катился в пропасть. Они не вступали в войну, однако после Перл-Харбора все изменилось. Сестры Уилкс были определенно напуганы, как и все жители их города. Только они не поддавались всеобщей панике и безумию. База далеко, на Гавайях, но все ужасы людской паники вот они, буквально за окнами. Она не боялась войны, не рыдала над новостями о сотнях погибших. Эффи злилась. На тех, кто так ужасно расточительно относится к человеческим ресурсам, к магическим ресурсам. Она сжимала в кулаках подол платья, гневно отворачиваясь от радио, которое на всю гостиную голосило новости с полей и обращения президента.

Лишь остыв, она подумала о тех, кто живет не там, а здесь, и те кому грозит более реальная опасность прямо сейчас. Первой мыслью было поехать лично, но она знает, что в порыве эмоций может наговорить и тем более наделать много лишнего. У них и так погибли все цветы в доме от ее гнева. Не хватало еще принести еще больше беды в дом, который и так находится на границе буквально и фигурально.

Поэтому письмо с весьма настойчивой просьбой, не терпящей отказов, было самым верным решением.

Естественно, сестры воспротивились этому, намекнув, что это может навлечь беду и на их дом, но после смерти родителей, Юфимия, как полноправная владелица части дома имела право навлекать на него любую беду, которую захочет. Если ее близким будет угрожать опасность, Эффи сожжет дом, но спасет их. Патрисия знает что «баранье» упрямство сестры не перегнуть, и все равно каждый раз спорит с ней, будто забавляется, что младшая реагирует на нее так остро, а Ева просто предпочитает не влезать в их споры, лишь предупреждая, что если начнется драка она поставит на Эффи, потому что у нее нет принципов и она будет биться самыми грязными приемами.

— А ты все также любишь эффектные появления, — улыбается ведьма, поднимаясь с кресла. Она ждала его, и ее комментарий скорее относился к выбору костюмов. В отличие от учителя, на ней простое черное платье с цветочным принтом, а темные волосы собраны в легкий пучок на затылке. — Мне больше полувека, — фыркает Эффи, возвращая себе свой прежний вид вечно недовольной всем склочницы. — Думал, я останусь юной девчонкой до скончания лет? Это скучно.

Эти любезности обязательный ритуал, Эффи даже не замечает как ловко и быстро включается в игру, хотя уже давно заготовила речь, в которой у него был только один выбор — сказать ей «да». Но лакей приносит чай, поставив поднос на столик и покидает комнату, оставив хозяйку с гостем наедине снова. Эффи указывает на диван и снова садится в свое кресло, разливая чай по чашкам. В ее речи было много аргументов и красивых фраз, но внезапно она решила, что все это глупости.

— Я хочу, чтобы ты переехал, — бросает она прямо в лоб, глядя прямо в глаза. Она знает, что получит отказ, но не отступит, пока это не изменится. — В Чайнатауне опасно, — продолжает так просто, будто они говорят о погоде. — Да-да, я знаю где ты живешь. с кем и как. Имея деньги можно найти кого угодно, — девушка закатывает глаза, протягивая чашку. Юфимия готова к войне с этим монументом. Они оба упрямы, но в черном ящичке ведьмы ему парочка козырей, которые не перебьет даже банальное «не хочу», однако вытаскивать их она пока что не планирует.