Альхайтам откинулся на спинку стула и устало потёр пальцами переносицу. Буквы уже начали двоиться перед глазами, а часть смысла текста ускользала от восприятия. Кажется, ещё немного – и он врастёт в библиотеку. Положительно пора было сделать перерыв, но работа ещё не закончена даже наполовину. Кто виноват, что сведения не казались ему достаточно точными для того, чтобы их использовать. То учёный, проводивший исследования, славился тем, что приукрашивал факты для того, чтобы они звучали привлекательнее, то ходили слухи, что та или иная книга написана хоть и профессором, но уже после того, как он начал выживать из ума. И, конечно, научная конкуренция никуда не девалась, многие из них как будто положили всю жизнь на то, чтобы опровергать тезисы друг друга.

Честное слово, с такими авторами он сам скоро сойдёт с ума, и тогда его тоже сошлют в деревню Аару. Если бы у него было время, он бы сам поехал проверил, как обстоят дела на самом деле. Вопреки тому, что он нём думали некоторые, Альхайтам вовсе не брезговал работой в поле, когда испытывал в этом настоящую необходимость. Ему просто не нравились лишние телодвижения, не приносящие результата. Или такие, где предполагаемая итоговая польза не окупала даже половины усилий. Но в пирамидах нет людей, а ему это и нужно, хоть отдохнёт от постоянной толпы вокруг, состоящей из суетящихся и галдящих дилетантов.

Нет, не то, чтобы он вовсе не любил новичков, просто не выносил самоуверенных, если это не подкреплялось никакими реальными достижениями. Когда каждый желторотый ученик считает, что наука, особенно запреты, не про него, ведь он-то не совершит ошибок своих предшественников, он же не дурак. И им таким всё равно, что некоторые правила написаны кровью тех, кто ими пренебрёг. Альхайтам не хотел смотреть на то, как они губят себя прямо у него на глазах. Если отказываются слушать добрые советы, то, пожалуйста, пусть держатся подальше от него. Ему лично вполне хватает одного Кавеха. И пусть потом не называют его чёрствым, он же предупреждал. Не связывать же их и не запирать в подвалах Академии.

Он вновь посмотрел на страницу, которую читал несколько минут тому назад, и его внезапно озарило. Вот же та самая строчка, как он мог упустить её из виду. Всё гениальное просто, вот уж воистину.

Вот поэтому, в частности, Чжунли и не подозревал Люмин ни в каких дурных намерениях. По её поведению, по тому, как она говорила, не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться – ничего плохого она не хочет ни ему, ни проживающим в этих краях людям. И сама же себя в первую очередь казнит, если ненароком кого-нибудь ранит. Да, она отличалась от всех, кого он доселе встречал. От неё пахло звёздами и невиданными дорогами, на которые даже ему не суждено ступить. И почему-то он не сомневался, что однажды Люмин будет способна превзойти его в силе. Но ничто из этого не служило для него достаточным аргументом, чтобы отказать ей в помощи и совете. Ищущий обрящет, такова истина его жизни. Если Чжунли хоть раз поступит иначе, то перестанет быть собой. И дело, конечно же, не в долге перед Селестией, обязавшей всех Архонтов служить на благо человечества. Он действительно этого хотел.
- Не беспокойтесь, пожалуйста, полностью сосредоточьтесь на тренировке. Я ведь сказал, что вам нечего опасаться, пока я рядом. Это значит, что я смогу взять ситуацию под контроль, если что-то пойдёт не так. Я восстановлю то, что вы разрушите, если так получится, а, если разрушение будут слишком велики, я компенсирую причинённый вами ущерб и сам поговорю с хозяевами. Обещаю, что ни одно живое существо не пострадает в результате ваших упражнений.
Чжунли улыбнулся и деликатно коснулся её плеча, поощряя продолжать. Прикосновение вышло недолгим, он, конечно же, ни в коем случае не позволял себе лишнего. Он очень любил наблюдать за успехами других, как вчерашний птенец, боящийся расправить маленькие и ещё слабые крылья, сегодня парит в вышине, подставляя себя потокам ветра и состязаясь с ними. Люмин напоминала новорождённый бутон диковинного и невероятного цветка, и Чжунли хотелось увидеть, как каждый его лепесток уверенно расправится навстречу солнцу.
- Как только вы освоитесь с основами использования элемента, вам предстоит выбрать из трёх направлений развития стихии. Первое из них – это атака. Вы специализируетесь на создании объектов, наносящих наибольший урон. Например, обрушить на головы ваших неприятелей каменный дождь, или призвать из земли острые шипы, пронзающие оппонента снизу, или заточить его в янтарь, стенки которого будут постепенно сжиматься, пока не раздавят. Второе направление – это защита. Стихия гео позволяет использовать множество самых разнообразных барьеров, усложняющих врагам процесс вашего устранения. Например, вы можете окружить себя каменными стенами или создать подвижной щит из чистой гео энергии. Третий же вариант не боевой, это – создание различных элементальных конструкций, таких как плотина, лестница, мост, колонны. Это подойдёт вам, если вы собираетесь выбрать более мирный путь изучения мира. Конечно, так или иначе вам придётся изучать все три пути, но развить до совершенства получится только один. Я знаю множество мечников, совершивших эту ошибку. Они считали себя гениальными, и действительно были талантливыми. Они подхватили понемногу отовсюду, но ни в чём не преуспели по-настоящему.
Существовала и ещё одна причина, по которой он так говорил. Что-то подсказывало ему, что в перспективе эта девушка может получить доступ и к другим элементам, и тогда ей в любом случае придётся трудно. Так или иначе Люмин предстоит выбирать, что для неё наиболее приоритетно.
Его слова текли плавно и размеренно, хорошо поставленная речь и правда звучала как лекция, любое учебное заведение с радостью приняла бы такого наставника. Ему ведь уже не раз говорили, что, если по какой-то причине придётся прекратить работу в ритуальном бюро, какая угодно школа или институт с готовностью распахнут перед ним двери.

После всегда тёплого Ли Юэ к такому климату нужно привыкнуть. Конечно, там тоже выпадали снега, но чаще всего - в горах, а гавань всегда оставалась гостеприимной и приветливой, и море никогда не замерзало до сплошной ледяной глади. И никогда там не бывало настолько сильных морозов. Студёный ветер мог пробрать до костей неосторожного путника, не удосужившегося одеться достаточно тепло. Кажется, здесь даже ходили поверья, что духи холода могли заменить человеческое сердце на хрустальный осколок. Неприветливые деревья напоминали те, что в страшных историях зловеще скалятся дуплами-клыкастыми пастями в ночной темноте и тянут кривые загребущие ветви-лапы к любому, кто окажется близко. При свете дня их истинная натура словно бы затаилась, следя недобрым взглядом за мужчиной, идущим по лесу. Он, однако, ничего не замечал, или, точнее, нарочно игнорировал, отнюдь не отличаясь ни повышенной мнительностью, ни беззащитностью. Этот человек предпочитал всегда решать проблемы по мере их поступления, и жизнь столько раз сталкивала его со вполне настоящими монстрами, невообразимыми для нормальный, здоровый фантазии, что не ему бояться теней и местных баек.
А человек ли? Что-то в его походке и осанке заставляло в этом сомневаться. Да и одежда, слишком лёгкая для местных температур, наводила на дополнительные вопросы. Он как будто совершенно не чувствовал губительные морозы, и, прикоснувшись к нему, можно было уловить, что тело источает приятное тепло. Странный незнакомец вполне мог согреть не только себя, но и того, кто рядом. Могло бы даже возникнуть предположение о Пиро Глазе Бога, но нет, как ни приглядывайся, его Глаз Бога вообще отсутствовал.
Тропинка петляла словно бы без конкретного направления, как будто воля самого леса пыталась запутать незваного гостя. Как притаившийся голодный зверь, приманивающий лакомую жертву поближе. Он умел ждать, уподобляясь пауку, сидящему неподвижно в ожидании глупой мухи. Но продолжающего идти вперёд мужчину ничего не настораживало. И воистину что-то в нём было такое, что любой кошмар как следует призадумается, прежде чем связаться с ним. Как говорится, шагая долиной смертной тени, не убоюсь зла, ведь нет никого хуже меня во всей долине.
Движение впереди привлекло его внимание. Маленький рыжеволосый мальчик пробирался куда-то весьма целеустремлённо, будто знал что-то, никому более не известное. Мужчина сделал шаг назад, но мальчик его пока ещё не видел. Возможно, он бы не стал выдавать себя, просто приглядев за ребёнком со стороны, как часто делал у себя на родине, но тут одна из ледяных глыб пошевелилась, выдавая, что никакой это не элемент ландшафта, а самый настоящий монстр. В сравнении с ним даже взрослый казался миниатюрным и хрупким, а парнишку тварь могла раздавить походя. И уже замахнулась безобразной лапой, но траекторию движения ей преградило копьё.
Когти безвредно и разочарованно даже лязгнули о металл, и тварь в лёгкой растерянности, застигнутая врасплох, качнулась назад. Мужчина провернул копье в ладони и, не давая ей опомниться, атаковал сам. Он двигался быстрее и наносил удары точнее, чем простой смертный. Кроме того, некоторые его приёмы обращения с копьём можно было назвать несколько нетривиальными. Оно так и летало по прихоти его ловких рук, рассекая морозный воздух, выписывая золотистые узоры, нарушая законы логики и гравитации. Завораживающе красивый и откровенно смертоносный танец. Лёд, что толстой многослойной бронёй покрывал громоздкое тело монстра, крошился и разлетался в стороны, как тончайшее стекло или хрусталь.

Рыжий шар солнца медленно уходил за горизонт, уступая место уже вот-вот готовой подняться со стороны моря луне. Облака, подсвеченные снизу его лучами, приобретали оттенки розового, золотого и красного. Но, в отличие от утреннего розового, свежестью похожего на новорождённую лилию, этот производил впечатление прощания. И золото – не радостное и праздничное, а тяжеловесное, накопившее груз всех событий сегодняшнего дня, которые оно созерцало с высоты. Лучи, будто ладони друзей, отправляющихся в долгую разлуку, скользили по крышам домов, покидая их на ночь. Приятно тёплый воздух вызывал желание остаться под открытым небом подольше, не торопиться возвращаться домой. Тем более в его дом, где никто не ждал.
Город выглядел так, словно ничего плохого здесь никогда не происходило и произойти не могло. Полностью исключено. Атмосфера безопасности и благополучие умиротворяла, будто заключая в заботливые объятия. Кипучая суета повседневных хлопот, бойкая торговля, изобилие разношёрстных приезжих – всё это никак не влияло на ощущение, что тут действительно приветливая гавань, открытая для всех, где любому найдётся место. Может быть, Чжунли просто привык воспринимать её так, ведь сам взлелеял столицу своей страны, но искренне хотел, поделиться этим со всеми желающими.
Сидя на террасе одной из многочисленных уютных чайных Ли Юэ с чашкой в руках, Чжунли провожал светило взглядом. Сегодня работы выдалось не очень много, и им удалось закончить пораньше. Воспользовавшись таким случаем, он пригласил госпожу Ху с собой. И нарочно выбрал это маленькое и далеко не самое известное заведение, чтобы избежать чужих досужих взглядов и уличного шума. Здесь не выступали известные музыканты и не развлекали публику сказители, но этого не требовалось. Тишина и покой, совсем как на горе у Адептов. К сожалению, туда он пригласить её не мог, лишь редкие люди удостаивались такой чести. Хотя представить себе, как она непринуждённо болтает с Хранительницей Облаков, Чжунли мог вполне легко.
- Знаете, я тут слышал одну занимательную историю. К сожалению, я не могу сказать, насколько это правда, но звучит любопытно. Мне сказали, что на дороге видели призрака, которого не могут изгнать экзорцисты. Этот призрак пытается заговорить с людьми, и те, кто его послушал, говорят, что он ищет брата. Но никому не известно, кто его брат и где он находится, жив он или мёртв. Как вы думаете, может быть, нам стоит сходить? Негоже оставлять мятущуюся душу без помощи.
Так естественно и непринуждённо Чжунли это озвучил, словно они каждый день ходили изгонять привидений и духов. Впрочем, их жизнь была сопряжена с огромным количеством чудес и необъяснимых для обывателей явлений. Некоторые из этих моментов они разделяли только друг с другом и знали, что никогда ни с кем другим не смогут поделиться. Не то, чтобы это были страшные тайны, которые необходимо унести с собой в могилу любой ценой, но только не выдать, просто они не хотели тревожить понапрасну людей, тем более, что проблемы как-то да решились.

Почему огромная фабрика простаивает без дела? Почему её закрыли так быстро, и общественность так и не узнала причин? Почему застрелился ведущий учёный последнего проекта, принятого в разработку здесь, не оставив даже предсмертной записки? И почему даже власти предпочитают игнорировать всё перечисленное? Как будто они заключили некую договорённость, по которой не трогают это место, но ради чего они могли бы подвергнуть опасности такое количество людей? Ведь что ни месяц – то кто-нибудь любопытный находится, желающие то испытать свою храбрость, то докопаться до истины, там исчезли какие-то подростки из Гильдии искателей приключений, а также несколько репортёров «Паровой птицы». Безумству храбрых поём мы песню, как говорится. А ещё, по его мнению, это был тот случай, когда идиотов, каких мало, оказывается на удивление много. Несмотря на то, что здание давно опечатали со всех сторон, так что через центральный вход больше нельзя стало войти, они всегда находили способ проникнуть внутрь.
Любопытно, любопытно. Дотторе обожал совать клюв маски, даже когда его не приглашали. Хотя нет, не так – в особенности туда, куда его не приглашали. Ведь именно там по его опыту происходит самое занимательное.
Здесь пахло чужими грязными секретами, пахло смертями и опасностью, всё как Дотторе любил. Он обожал любоваться плодами чужой глупости — единственное, чем люди никогда не переставали его удивлять. Поэтому приближался он прогулочной походкой в весьма хорошем расположении духа, широко улыбаясь коллеге. Выглядел же Дотторе, как и всегда, как человек, чью самоуверенность ничто и никто не может поколебать, а совесть его кристально чиста. Он театрально кланяется Колумбине, после чего широким жестом гостеприимства, словно развалины эти принадлежат ему, указывает на фабрику, на её высокие монолитные стены, вздымающиеся к небесам трубы и чёрные провалы окон без стёкол.
— Прекрасный вид, не так ли, коллега? Если что-то величественное в необратимом распаде чего-то настолько грандиозного.
Он готов поспорить, что размахом она не уступает Заполярному дворцу. И, судя по планам здания, которое раздобыла для Дотторе разведка, куда больше находится под землёй. Возможно, даже уходит далеко и глубоко под воду. Мурашки предвкушения пробегали по коже, и ему не стоялось на месте, но, как известно, поспешишь – не только людей насмешишь, но и голову свернёшь. Свою же голову Дотторе вовсе не горел желанием по-глупому потерять, особенно после того, как она осталась у него в единственном числе.
— Распад необходим для того, чтобы выстроить нечто новое, нечто лучшее. И я весьма благодарен вам за то, что вы составите мне компанию в этой великой миссии.
Можно подумать, они собрались свергать Селестию, а не исследовать богами забытые недра никому не нужной дыры. Или что Колумбина могла не выполнить приказ самой Её Величества. Или что Дотторе действительно рад и счастлив её сопровождению. Он, который обычно брал с собой куда либо компанию либо в качестве пушечного мяса, либо как подопытных, которые так или иначе в любом случае не вернутся назад. А зачем их беречь, если полно как тех, кто желает послужить Снежной верой и правдой, любой ценой, так и тех, у кого нет выбора, кроме как отдаться армии и надеяться на лучшее. Ах, да, и, конечно же, дураков, прельстившихся яркой обёрткой «прекрасных слуг Царицы» и маячащей на горизонте блестящей славой, совершенно не представляющих себе, что на самом деле придётся делать и чем жертвовать. Их даже никто не хоронил как следует в большинстве своём — не то, чтобы не хотели, просто некоторые задания включали в себя такую опасность, что порой не оставалось тела, или же считали нецелесообразным соваться туда, чтобы это тело достать. Только потеряли бы ещё больше людей.
— Как вы посмотрите на то, чтобы проникнуть внутрь через окно? Видите ли, я бы не хотел делать лишние отверстия, ведь нам потом это чинить. Когда фабрика вновь придёт в действие, нам не нужны будут незваные гости.
А некоторые досужие индивиды воспринимали пролом в стене как приглашение войти. Конечно, ему всегда пригодится живой материал, но слишком много трагических несчастных случаев насторожит правительство, и, того гляди, явятся жандармы.

— Ищите выгоду, как говорят в таких случаях. Когда Властелин Камня дал людям контракты, — воистину, если не знать, кто он такой, можно было поверить, что Чжунли говорит о ком-то другом, как любой благочестивый житель гавани, почитающий её основателя и покровителя, — он желал создать для всех равные условия взаимовыгодной торговли. Чтобы даже те, у кого нет денег, могли приобрести нужные им ресурсы, предложив что-то другое. В океане хаоса постоянно меняющегося мира это должен был стать островок безопасности и надёжности. Но у меня есть подозрение, что в данном случае ни один Архонт не одобрил бы те контракты, которые они, возможно, заключили.
Чжунли говорил очень спокойно, но, судя по тому, как опасно сверкнули его глаза на какой-то короткий миг, становилось ясно, почему он лично решил принять участие в расследовании. Не только потому что на его территории что-то происходит, страдают люди. Это, конечно, первоочередная причина, но здесь затронули гораздо больше. И, всё ещё являясь божеством, он был напрямую обязан напомнить о законах и правилах. Покарать так, чтобы неповадно было, и все, у кого также появлялись подобные идеи, сто раз подумали, прежде чем приступить к их реализации. Предотвратить не только новые жертвы среди детей, но и другие злоупотребления. Люди должны привыкнуть к тому, что, вне зависимости от того, есть над ними бог или нет, наказание всё равно обязательно придёт — чтобы, когда не станет Властелина Камня, они не взялись за старое.
Конечно, можно сказать, что он уже на пороге того, чтобы отойти от дел, и пусть теперь Цисин берут дело в свои руки, но Моракс не привык перекладывать работу на других. Он только готовится отказаться от власти, но ещё не сделал это, а он относился к тому типу личностей, которые трудятся не просто до последнего дня, но до последней минуты. Кроме того, это неприлично, всё равно что передать в наследство не только собственность, но и огромный ворох своих долгов.
— Я думаю, вы понимаете, как это происходит, ведь у вас самой есть договорённости с правителями Фонтейна, не так ли? Договорённости, в результате которых они принимают присутствии вашего приюта на территории страны. Если такие предложения, от которых очень трудно отказаться. Мне доводилось встречать людей, которые говорили, что у любого живого существа на свете есть цена, это не всегда материальные блага, но любого можно купить. Мне не хотелось бы в это верить, но должен признаться, что доля истины здесь есть. Если не все, то многие продадутся, если найти правильный подход к ним. И должен признаться, что вряд ли кто-то знает всех обладателей высокого статуса в этом городе лучше, чем я.
Конечно же, ведь многих из них он сам, лично, и выбрал или по крайней мере рекомендовал. Надёжные люди, которых он назначал, выбирали других надёжных людей, которые проходили их проверку.
— Проблема в том, что случайных людей среди них нет. Несмотря на то, что многие выбились из самых низов, в их числе нет никого, кто просто пришёл с улицы и без причины занял высокий пост. Я знаю, сколько каждый из них работа над своим положением, и знаю, что все они стараются на благо гавани Ли Юэ. Это единый отлаженный механизм, из которого будет крайне затруднительно изъять деталь так, чтобы это не повлияло на его работу. С другой стороны… Как бы ни было печально так говорить, но незаменимых нет. Даже я или вы не относимся к их числу.
Арлекино заняла место другой, место Матери. И, хотя у этих земель никогда не было другого Гео Архонта — система, назначенная Селестией, действовала бы и для него. Если бы он погиб, они назначили бы на его место преемника. И Чжунли — нет, Моракс, — не просто так об этом упомянул. Это означало, что, если они раскроют личность преступника или преступников, замешанных в деле с детьми, у Арлекино будут развязаны руки поступить с ними так, как она того пожелает, конечно, не вызывая на себя гнев остальных Цисин.

Альхайтам откинулся на спинку стула и устало потёр пальцами переносицу. Буквы уже начали двоиться перед глазами, а часть смысла текста ускользала от восприятия. Кажется, ещё немного – и он врастёт в библиотеку. Положительно пора было сделать перерыв, но работа ещё не закончена даже наполовину. Кто виноват, что сведения не казались ему достаточно точными для того, чтобы их использовать. То учёный, проводивший исследования, славился тем, что приукрашивал факты для того, чтобы они звучали привлекательнее, то ходили слухи, что та или иная книга написана хоть и профессором, но уже после того, как он начал выживать из ума. И, конечно, научная конкуренция никуда не девалась, многие из них как будто положили всю жизнь на то, чтобы опровергать тезисы друг друга.
Честное слово, с такими авторами он сам скоро сойдёт с ума, и тогда его тоже сошлют в деревню Аару. Если бы у него было время, он бы сам поехал проверил, как обстоят дела на самом деле. Вопреки тому, что он нём думали некоторые, Альхайтам вовсе не брезговал работой в поле, когда испытывал в этом настоящую необходимость. Ему просто не нравились лишние телодвижения, не приносящие результата. Или такие, где предполагаемая итоговая польза не окупала даже половины усилий. Но в пирамидах нет людей, а ему это и нужно, хоть отдохнёт от постоянной толпы вокруг, состоящей из суетящихся и галдящих дилетантов.
Нет, не то, чтобы он вовсе не любил новичков, просто не выносил самоуверенных, если это не подкреплялось никакими реальными достижениями. Когда каждый желторотый ученик считает, что наука, особенно запреты, не про него, ведь он-то не совершит ошибок своих предшественников, он же не дурак. И им таким всё равно, что некоторые правила написаны кровью тех, кто ими пренебрёг. Альхайтам не хотел смотреть на то, как они губят себя прямо у него на глазах. Если отказываются слушать добрые советы, то, пожалуйста, пусть держатся подальше от него. Ему лично вполне хватает одного Кавеха. И пусть потом не называют его чёрствым, он же предупреждал. Не связывать же их и не запирать в подвалах Академии.
Он вновь посмотрел на страницу, которую читал несколько минут тому назад, и его внезапно озарило. Вот же та самая строчка, как он мог упустить её из виду. Всё гениальное просто, вот уж воистину.

Альхайтам откинулся на спинку стула и устало потёр пальцами переносицу. Буквы уже начали двоиться перед глазами, а часть смысла текста ускользала от восприятия. Кажется, ещё немного – и он врастёт в библиотеку. Положительно пора было сделать перерыв, но работа ещё не закончена даже наполовину. Кто виноват, что сведения не казались ему достаточно точными для того, чтобы их использовать. То учёный, проводивший исследования, славился тем, что приукрашивал факты для того, чтобы они звучали привлекательнее, то ходили слухи, что та или иная книга написана хоть и профессором, но уже после того, как он начал выживать из ума. И, конечно, научная конкуренция никуда не девалась, многие из них как будто положили всю жизнь на то, чтобы опровергать тезисы друг друга.

Честное слово, с такими авторами он сам скоро сойдёт с ума, и тогда его тоже сошлют в деревню Аару. Если бы у него было время, он бы сам поехал проверил, как обстоят дела на самом деле. Вопреки тому, что он нём думали некоторые, Альхайтам вовсе не брезговал работой в поле, когда испытывал в этом настоящую необходимость. Ему просто не нравились лишние телодвижения, не приносящие результата. Или такие, где предполагаемая итоговая польза не окупала даже половины усилий. Но в пирамидах нет людей, а ему это и нужно, хоть отдохнёт от постоянной толпы вокруг, состоящей из суетящихся и галдящих дилетантов.

Нет, не то, чтобы он вовсе не любил новичков, просто не выносил самоуверенных, если это не подкреплялось никакими реальными достижениями. Когда каждый желторотый ученик считает, что наука, особенно запреты, не про него, ведь он-то не совершит ошибок своих предшественников, он же не дурак. И им таким всё равно, что некоторые правила написаны кровью тех, кто ими пренебрёг. Альхайтам не хотел смотреть на то, как они губят себя прямо у него на глазах. Если отказываются слушать добрые советы, то, пожалуйста, пусть держатся подальше от него. Ему лично вполне хватает одного Кавеха. И пусть потом не называют его чёрствым, он же предупреждал. Не связывать же их и не запирать в подвалах Академии.

Он вновь посмотрел на страницу, которую читал несколько минут тому назад, и его внезапно озарило. Вот же та самая строчка, как он мог упустить её из виду. Всё гениальное просто, вот уж воистину.

- Послушай, Кавех… неужели я настолько плохо выгляжу в твоих глазах, что обыкновенное человеческое поведение в моём исполнении уже выглядит так, будто я не в порядке? - Альхайтам не понимал. Он ведь и правда не делал ничего выдающегося, не осыпал архитектора комплиментами, не обнимал его, как давнего друга, которого не видел много лет, даже не прикасался. Просто попытался вести себя нормально. - Я хорошо знаю, что тебе некомфортно рядом со мной, но надеюсь, что наше сотрудничество не отнимет у тебя слишком много времени и внимания.
Альхайтам глубоко вздохнул и покачал головой. Незачем скрывать, как он устал. Он и так слишком долго держался, стараясь не подавать виду в Академии. Прекрасно зная, что там каждое лишнее слово и даже неудачный взгляд, пойманный не тем человеком, могут стать поводом для ссылки или даже казни. Они делали это ради благой цели, конечно же, и Альхайтам сам ценил порядок и строгость превыше всего, но такая атмосфера его душила и выпивала соки. Он крайне не любил отсутствие уверенности в завтрашнем дне.
- Знаешь, возможно, нам и правда будет лучше поговорить дома, – сказал он, вспомнив поговорку, что даже у стен есть уши. Сейчас, когда на доносах можно было получить не только деньги, но и милость мудрецов, многие хватали за хвост фантомы, предпочитая перестраховаться или даже нарочно подставляя тех, кто им не нравился. - Я могу забрать с собой заказ, и мы пойдём сразу, как только его доставят.
Как ни странно, Альхайтам почему-то совершенно не подозревал Кавеха, а ведь тому, пожалуй, было бы выгодно, если бы он исчез из его жизни, не мозолил глаза каждый день. Сама мысль о подобном предательстве прозвучала бы неприемлемо для него. Он никогда не предположить, что сосед по дому опустится до такого. И он не хотел бы жить в мире, где такое действительно бы произошло. Если Кавех решит избавиться от него - так тому и быть. Но он просто сойдёт с ума, если ни с кем так и не поделится. И поговорка, по которой двое могут хранить секреты только тогда, когда один из них мёртв, точно не относилась к числу тех, которые Альхайтам уважал. Даже несмотря на то, что ему приходилось наблюдать на работе сейчас, он верил, что человечество ещё не настолько прогнило, и в него ещё стоит верить. По крайней мере в некоторых людей.
Мысли, загнанные в ловушку, беспорядочно мечутся, у них нет привычной опоры логических конструкций с известным результатом, он к такому не привык, ему и правда плохо, только это бульоном не вылечить. Но само присутствие рядом успокаивала. Можно было сказать, что тот превратился в некую константу в его такой ненадёжной с некоторых пор реальности, в понимании, что, когда он вернётся из Академии, Кавех встретит его. Да, будет ворчать, они снова начнут переругиваться, но это лучше, чем кромешная тишина и одинокие стены. Или придётся снова искать по кабакам, забирать в пьяном виде, расплачиваться за него, но даже это уже входило в привычную рутину Альхайтама, которая помогала стоять обеими ногами на земле. Он кому-то нужен. Кто-то без него не обойдётся. О, да, он очень бы хотел, чтобы мог двигаться дальше без него, но пока был готов стать для архитектора необходимой опорой. Готов быть рядом. Если бы только тот понимал это.
Он просит завернуть ему заказанную еду с собой, и с пакетами в руках готов идти к выходу. Вопросительно смотрит на Кавеха, ведь помнит, что архитектор не любит показываться на людях его компании и предпочитают скрывать, что они живут вместе. Если Кавех захочет, чтобы они шли домой раздельными дорогами, он согласится, но ему впервые за долгое время хочется пройтись вдвоём. И не самой короткой дорогой. Наверно, если Альхайтам по пути ещё и звёздами любоваться начнёт, Кавех точно решит, что его подменили.

Жизнь и правда продолжалась, и прохладный морской бриз, не ведающий преград и одинаково щедро одаривающий прикосновениями лица леди Нин Гуан и её свиты, наблюдающих за гаванью с головокружительной высоты Нефритового Дворца, и самого бедного из портовых рабочих, был тому доказательством. Безмятежная гладь воды, играющая солнечными бликами, словно россыпью переливчатых жемчужин, как если бы и не было там ещё совсем недавно никаких мстительных чудовищ, готовых поглотить всех, живущих на берегу, за считанные минуты, радовала взор и успокаивала души многих из тех, кто сейчас беззаботно обменивался последними новостями или обсуждал разложенные перед ними на столе нефриты и алмазы, придирчиво оценивая их чистоту. Кто-то с кем-то откровенно флиртовал, ещё двое у самого борта о чём-то ссорились — за ними уже приглядывали на случай, если придётся выпроводить вон. Не только дети в гавани знали каждый корабль, что вошёл в порт или вышел, но и сам Чжун Ли. Ему хватило бы одного взгляда для того, чтобы с очень высокой точностью предположить, откуда приплыл этот корабль, что везёт и как долго пробудет. Почти никогда он в этом не ошибался, и многих капитанов он знал по имени. Более того, знал их отцов, дедов и прадедов. Поколение сменялись, традиции уходили в прошлое, имена стирались, лица исчезали в бесконечном потоке времени, неумолимого богатым и бедным, счастливцам и горемыкам, детям и старикам. Только он оставался всегда.
Вот только душа Моракса умиротворения найти не могла. Можно пережить войны, трагедии и катастрофы, но никто не выходит из подобных испытаний прежним, и каждый раз ты теряешь что-то невосполнимое, эти раны нельзя залечить. Чжун Ли отчётливо помнил каждый голос, что больше не звучал, и все надежды, что оставили ему те, кто пал за его идеалы. Это последний долг, что он ещё мог им отдать, раз уж не сумел уберечь. Всё равно как подхватить знамя из слабеющих рук пронзённого стрелой товарища, ведь оно не может коснуться земли, это плохая примета. Обещания, которые он дал, глядя в пустые, остекленевшие глаза своих товарищей, уже холодных, бездыханных, покинувших его навсегда. Они, конечно, знали, на что шли, и многие из них умерли без сожаления, так как искренне верили, что на их крови поднимется новый, лучший мир, светлое будущее для потомков. Но Чжун Ли никогда не чувствовал, что его это оправдывает.
Сегодня снова пригласили выступать артистов, за время которых соперничали самые респектабельные заведения, и это было выгодное вложение средств. Как известно, роскошь притягивает роскошь, золото тянется к золоту. Только лучшее обслуживание на высочайшем уровне. Хозяйка всегда находила способы получить лишь лучшее, на меньшее она не разменивалась.
Эта музыка и стихи к ней… на сей раз они решили отдать дань классике. Конечно же, Чжун Ли не мог сказать им, что лично знал автора, и под видом вдохновлённого его творчеством юноши даже взял несколько уроков поэтического мастерства. Ведь, несмотря на кажущуюся простоту, эти строки были сложены безупречно, ни одного лишнего слова или фальшивого тона. Трогательная история буквально увлекла его за собой в то светлое прошлое, как фея из сказки – ребёнка, жаждущего приключений, по неведомой тропе между невероятных деревьев и волшебных цветов. Перед ним стояла ещё почти полная чашка с остывающим чаем, но он забыл о ней. Поэтому незнакомый голос, зазвучавший среди гармонии, застал Чжун Ли врасплох. Он поднял на незнакомца глаза, полные отблесков задумчивой безмятежности.
— Добрый вечер и вам, госпожа, я надеюсь, что гавань не разочаровала вас, – он мягко улыбнулся Джулии и рукой показал на место напротив него. — У нас здесь, конечно, не найдёшь таких видов, к которым вы привыкли у вас на родине.
Фонтейн неискушённого гостя мог без труда подавить, высотой зданий, размахом улиц, помпезным украшением в центре города. А протянутые по всей стране линии водяного сообщения у кого-то более спесивого, чем Моракс, пожалуй, вызвали бы зависть. После обычных жилых домов, похожих на башни и дворцы, возможно, здесь этой леди всё покажется довольно скромным. Но Чжун Ли искренне гордился родиной и не променял бы её ни на что. Гавань Ли Юэ представляла собой феномен, парадокс сама в себе – она ухитрилась сочетать стиль, в котором была основана много сотен лет назад, и самые свежие веяния культуры и искусства. Если бы она была устроена иначе, то утратила бы свою пленительную индивидуальность.
— Я готов помочь вам всем, что в моих силах. Пожалуйста, не стесняйтесь задавать самые смелые вопросы. Я отвечу на любой, если это не является коммерческой или государственной тайной других людей.
Он держался так спокойно, с таким достоинством, словно у него самого никаких секретов и тайн нет, ничего, что стоило бы скрывать. Тот самый редкий настолько, что сам факт его существования под вопросом, гражданин, чья совесть кристально чиста, и он не знает, что такое сомнения в себе или ночные кошмары.

Почему огромная фабрика простаивает без дела? Почему её закрыли так быстро, и общественность так и не узнала причин? Почему застрелился ведущий учёный последнего проекта, принятого в разработку здесь, не оставив даже предсмертной записки? И почему даже власти предпочитают игнорировать всё перечисленное? Как будто они заключили некую договорённость, по которой не трогают это место, но ради чего они могли бы подвергнуть опасности такое количество людей? Ведь что ни месяц – то кто-нибудь любопытный находится, желающие то испытать свою храбрость, то докопаться до истины, там исчезли какие-то подростки из Гильдии искателей приключений, а также несколько репортёров «Паровой птицы». Безумству храбрых поём мы песню, как говорится. А ещё, по его мнению, это был тот случай, когда идиотов, каких мало, оказывается на удивление много. Несмотря на то, что здание давно опечатали со всех сторон, так что через центральный вход больше нельзя стало войти, они всегда находили способ проникнуть внутрь.
Любопытно, любопытно. Дотторе обожал совать клюв маски, даже когда его не приглашали. Хотя нет, не так – в особенности туда, куда его не приглашали. Ведь именно там по его опыту происходит самое занимательное.
Здесь пахло чужими грязными секретами, пахло смертями и опасностью, всё как Дотторе любил. Он обожал любоваться плодами чужой глупости — единственное, чем люди никогда не переставали его удивлять. Поэтому приближался он прогулочной походкой в весьма хорошем расположении духа, широко улыбаясь коллеге. Выглядел же Дотторе, как и всегда, как человек, чью самоуверенность ничто и никто не может поколебать, а совесть его кристально чиста. Он театрально кланяется Колумбине, после чего широким жестом гостеприимства, словно развалины эти принадлежат ему, указывает на фабрику, на её высокие монолитные стены, вздымающиеся к небесам трубы и чёрные провалы окон без стёкол.
— Прекрасный вид, не так ли, коллега? Если что-то величественное в необратимом распаде чего-то настолько грандиозного.
Он готов поспорить, что размахом она не уступает Заполярному дворцу. И, судя по планам здания, которое раздобыла для Дотторе разведка, куда больше находится под землёй. Возможно, даже уходит далеко и глубоко под воду. Мурашки предвкушения пробегали по коже, и ему не стоялось на месте, но, как известно, поспешишь – не только людей насмешишь, но и голову свернёшь. Свою же голову Дотторе вовсе не горел желанием по-глупому потерять, особенно после того, как она осталась у него в единственном числе.
— Распад необходим для того, чтобы выстроить нечто новое, нечто лучшее. И я весьма благодарен вам за то, что вы составите мне компанию в этой великой миссии.
Можно подумать, они собрались свергать Селестию, а не исследовать богами забытые недра никому не нужной дыры. Или что Колумбина могла не выполнить приказ самой Её Величества. Или что Дотторе действительно рад и счастлив её сопровождению. Он, который обычно брал с собой куда либо компанию либо в качестве пушечного мяса, либо как подопытных, которые так или иначе в любом случае не вернутся назад. А зачем их беречь, если полно как тех, кто желает послужить Снежной верой и правдой, любой ценой, так и тех, у кого нет выбора, кроме как отдаться армии и надеяться на лучшее. Ах, да, и, конечно же, дураков, прельстившихся яркой обёрткой «прекрасных слуг Царицы» и маячащей на горизонте блестящей славой, совершенно не представляющих себе, что на самом деле придётся делать и чем жертвовать. Их даже никто не хоронил как следует в большинстве своём — не то, чтобы не хотели, просто некоторые задания включали в себя такую опасность, что порой не оставалось тела, или же считали нецелесообразным соваться туда, чтобы это тело достать. Только потеряли бы ещё больше людей.
— Как вы посмотрите на то, чтобы проникнуть внутрь через окно? Видите ли, я бы не хотел делать лишние отверстия, ведь нам потом это чинить. Когда фабрика вновь придёт в действие, нам не нужны будут незваные гости.
А некоторые досужие индивиды воспринимали пролом в стене как приглашение войти. Конечно, ему всегда пригодится живой материал, но слишком много трагических несчастных случаев насторожит правительство, и, того гляди, явятся жандармы.