Рождественский бал — событие знаковое для всех студентов старших курсов. Шутка ли, возможность потанцевать, повеселиться до утра, провести время в приятной компании! Тем более что лично для Алекто Кэрроу бал Рождественский в этом году последний в школьной жизни. Уже следующее Р
Рождество придётся встречать в доме отчем, в компании с родителями и приглашёнными на приём знатными и уважаемыми гостями, надевая на себя маску примерной хотя бы сравнительно дочери и пай — девочки. А то ешё, не дай Мерлин, родители и замуж надумают к следующей зиме её выдать, и возьмутся подыскивать женихов достойных, тогда вообще будет не вздохнуть не охнуть. А Рождественский бал, хотя бы менее чопорен и официален, чем приёмы в чистокровных уважаемых домах, и позволяет не контролировать себя и своё поведение ежесекундно, а расслабиться и повеселиться вволю.
Ровно за 15 минут до официального начала бала Алекто степенно вышла из девичьей спальни 7 курса Слизерина. Что ж, выглядит она достойно, что подтверждают и соседки по комнате, и зеркало большое, вставленное в трюмо. Изумрудно — зелёное платье с пышной юбкой сидит идеально, тонкий газовый шарфик прикрывает открытые плечи наряда, туфли — лодочки на удобном каблуке однозначно позволят танцевать хоть всю ночь без перерыва, волосы уложены в низкий пучок, а пара локонов по бокам спадают на плечи, в ушах покачиваются длинные серебряные серёжки с изумрудом, а на шее блестят бусы из изумрудов. Кто — то из парней, кажется, с 6 курса, пока Алекто пересекала гостиную факультета, присвистнул даже залихватски вслед ей, похоже, столь невежливым способом выражая восхищение своё. Вот наглец — то! А впрочем, он же нечистокровный, вроде бы, с таких и спрос невелик, где уж невеждам из числа всякого отрепья знать, что свистеть вслед девушке неприлично? Ещё повезло этому горе — свистуну, что Амикус вчера ещё заболел и угодил в больничное крыло, а то бы сейчас невежда точно словил от него как минимум неприятное заклинание. Сама же Алекто ограничилась лишь надменным взглядом свысока, не более того.
Большой Зал по случаю бала, как и из года в год, сиял чистотой, не сказать, что стильными, но приятными взгляду украшениями хотя бы, и огнями. Вдоль стен стояли диваны, столики с прохладительными напитками и лёгкими закусками, в центре оркестр приглашённый уже настраивал инструменты свои, готовясь играть и развлекать учеников и учителей ночь напролёт. Войдя в зал сквозь двери широкие, Алекто даже не успела посторониться, как какой — то торопыга, на пару лет помладше по виду, тут же прошёлся по её ноге в новенькой туфле. Ну, это уж слишком, один невоспитанный хам в спину свистит, другой ногу оттоптал и считает, что так и должно быть! Ловко преградив дорогу попытавшемуся улизнуть парнишке, Алекто осведомилась недовольно:
— Тебя под ноги смотреть не учили, или хотя бы извиняться, когда по чужой ноге прошёлся?
Парнишка с минуту смотрел удивлённо, а после вымученно буркнул:
— Ладно, извини!   
Да что это такое — то? Совсем лишены воспитания грязнокровки всякие, раз даже извиняться толком не умеют? Впрочем, чего уж тут сделаешь, не учить же невежду этого здесь прямо манерам хорошим? Как бы, и народа в зале уже много, и преподаватели не месте, использовать магию на этом чудике себе дороже может выйти. Так что Кэрроу обречённо махнула рукой и хмыкнула:
— Ладно уж, живи, и исчезни с глаз моих, пока я добрая!
Парнишку дважды упрашивать не пришлось, сию секунду след его простыл уже. Что ж, можно и продвинуться дальше вглубь зала, поискать знакомых. Хотя бы Корбана, кстати говоря, пока ещё какой — нибудь горе — невежда по пути не попался. Да и вообще, с Яксли можно и поболтать обо всём на свете, и комплименты приятные в свой адрес послушать, а если повезёт, и на первый танец напроситься незаметно. Не подавая виду, конечно, как приятно ей, когда горячие, ласковые ладони
Корбана её талии касаются, а руки её собственные лежат на плечах Яксли, как будоражит и волнует запах его духов, как манят губы, как хочется зарыться лицом в волосы его. Влюблённость отрицать нельзя, конечно, но показывать её как — то — фи, совсем недостойно юной чистокровной девицы, да и просто глупо показывать романтический интерес и ставить под удар дружбу многолетнюю. В конце — концов, Корбан не дурак, захочет, сам сообразит, что нравится Алекто и как парень.
Едва лишь Алекто поравнялась с группкой знакомых девушек, оккупировавших диванчик, и присела рядом, как прямо над ухом раздался знакомый голос. Ага, вот и Корбан, даже искать не пришлось! А как оживились мгновенно Мэгги и Софи, только что не повисли на Яксли откровенно. А ещё чистокровные девицы, где же гордость — то в них? Корбан тем временем присел рядом, осыпал Лекто комплиментами милыми, и вдруг смутился ужасно. Алекто же довольно улыбнулась:
— Ты тоже великолепен, просто глаз не оторвать, О, мерси, всегда знала, что ты умеешь говорить девушкам приятное и быть джентльменом!
Нет, отсюда точно нужно убираться, иначе Мэгги и Софи покоя им не дадут! Уж лучше до начала танцев постоять, но подальше ото всех, лишь в обществе друг друга. Стоп, Корбан предложил сегодня побыть парой? А, ну конечно, боится небось, что если кому — то из девиц уделит внимание больше чем прочим, то его обиженные дамы на сувениры раздерут. А ревновать к Алекто его уж точно никто не станет, все знают однокурсники и слизеринцы, что они всего лишь с детства лучшие друзья. Мда, быть ширмой чуть обидно, конечно, но зато танцевать — то Яксли с ней будет! Кокетливо улыбнувшись, Алекто сообщила:
— А вот соглашусь, и с большим удовольствием! Пусть все девицы от зависти помрут, что со мной танцует самый — самый замечательный кавалер! Только пока не начались танцы, пойдём поищем местечко поспокойнее? Иначе мои приятельницы дырки на тебе протрут, боюсь.             
Мэгги и Софи услышали слова эти, и хором возмутились:
— Лекто, куда это ты уводишь Корбана? Не узурпируй его!  
Мда, гордостью и самоуважением и не пахнет тут! Что ж, пора этим особам и урок преподать небольшой. Хмыкнув, Кэрроу обратилась к Мэгги и Софи:
— Дамы, а у вас гордость и понятие о самоуважении есть, в принципе? Ну, мы же всё — таки чистокровные леди, а не непонятное отребье разного рода, зачем же забывать об этом? А узурпировать — Мерлин упаси,  это последнее, о чём я думаю. Всего лишь ненадолго похищу Корбана для дружеской беседы, не более того.
И уже под руку с Корбаном Алекто отправилась прочь от дивана с гордо поднятой головой. Ну и отлично, без завистливых взглядов легче намного!  Подмигнув лукаво Яксли, Кэрроу констатировала:
— Как обычно, бал ещё не начался, а за тебя дамы уже подраться практически готовы! А в роли громоотвода по привычке выступаю я, бедняжка.
Впрочем, Корбан даже ответить не успел ничего — оркестр грянуло музыку. Ведомая Яксли ловко и бережно, Алекто вступила вместе с ним в формирующийся круг танцующих пар, и закружилась в чарующем вихре вальса. Мерлин, всё — таки медленные танца и балы школьные придумал мудрейший на света человек! Неподалёку пыталась кое — как кружиться явно впервые танцующая медленные танец пара, на вид курса с 5 так. Мда, явно нечистокровные, иначе такие прыжки бабуинов вместо танцевальных па не совершали бы точно! Девчонка ещё пытается хоть как — то подстроиться под музыку, а парнишке точно медведь на ухо наступил. Склонившись к уху Корбана. Алекто прошептала:
— Лишний раз убеждаюсь в плюсах аристократического воспитания и наличия хотя бы элементарных манер!

Ив застенчиво посмотрел на Сириуса, потом на люльку:

- Это более позднее... мм.. усовершенствование, - отец заставил Ива магическим способом присобачить к Бонневилю люльку, чтобы катать племянников. Обратно отодрать уже не получилось.

Он с любопытством смотрел на парня, который на голубом глазу и не снижая голос вещал о том, что вообще-то было незаконно. Проходившие мимо волшебники оборачивались, услыхав краем уха слова Блэка. Ив встречал их вопросительные взгляды приветственным кивком, широко улыбаясь себе в усы и приподнимая брови, как бы говоря: “Чего только эти безумные молодые люди не выдумают, не правда ли?”

Говоря о невозможности полетов на мотоциклах, Ив имел в виду, что за это можно залететь и в Азкабан, а вовсе не то, что заставить любую машинку летать - непосильная задача. Да все, что угодно можно заставить летать - хватило бы энтузиазма да умений. Вот у Ксерокса эти качества завсегда перевесит лень. В этом смысле он был человеком скучным и не азартным. Ну а что бы Блэк сказал, если бы ему предъявили вертолет? Для Ива летающий мотоцикл или машина имели приблизительно столько же смысла, сколько его было во всех маггловских летательных аппаратах, и потому не вызывали ничего, кроме сдержанного любопытства. Ну, летает, еще бы не летать, да еще и с магией. А вот укачивает наверняка намного сильнее! Все-таки Ив был счастливой жертвой смешанного воспитания. То есть, был воспитан как настоящий маггл, и был счастлив этим так же, как и тем, что оказался волшебником. Его азарт в занятии маггловскими штуками в мире магии был лишь в том, что здесь он постоянно сталкивался с границей между двумя мирами, и с нарушением этой границы с обеих сторон. Больше всего волшебства он видел там, где человек выходил за границы своего мира. Он всегда помнил, как его отец отреагировал, узнав о существовании магии и о том, что его сын — волшебник. А самым главным волшебником для Ива всегда был отец.

Он видел блеск в глазах у таких молодых людей, как Сириус Блэк, или тайный интерес к маггловским “диковинам” со стороны очень важных людей, которые никогда бы не признались в этом публично. Этот страстный интерес приоткрывал Иву дверцу в их сердца, официально ограниченные высокомерием или другими глупостями. Короче говоря, точка, в которой обыденное возвышается над собой - вот что на самом деле любил Ив. Это приносило радость. И Сириус его радовал сейчас очень сильно. Магглы не умеют так ценить достижения науки и техники, как волшебники. Для них это естественное следствие научного прогресса. Для волшебников - практически чудо. Волшебники иной раз чувствуют себя заурядными лентяями, осознавая на что способны магглы безо всякой магии. И, чтобы отдать справедливость и тем и другим, Ив своей сомнительной и безответственной деятельностью нередко способствовал тому, чтобы и магглы становились свидетелями настоящего волшебства.

А как ему было тяжело воздерживаться от магии вне Хогвартса, когда он возвращался в свой маггловский район на летние каникулы! Как ему хотелось показать чему он научился своим друзьям во дворе. Его всегда печалила эта вынужденная скрытность, необходимость скрывать огромную часть своей жизни от близких людей из “другого мира”. Он-таки и не удержался на первом курсе, за что его чуть не исключили из школы. Он безутешно рыдал, когда его друзей, а также их родителей, обрабатывали обливиаторы. Зрелище было не для впечатлительного двенадцатилетки.

- Ив, - он протянул Сириусу руку и выпустил жмыра, недовольно взвизгнувшего и злобно зыркнущего на незнакомца. 

- Вы же понимаете, что ваши намерения могут довести до Азкабана? - спросил Ив с хитрой улыбкой, понижая голос. - Поговорим об этом в другом месте, - Он повел Сириуса через выставочные залы на второй этаж в небольшой кабинет.

В этой комнате проворачивалась большая часть сделок. Компромата на Ксенакиса здесь хранилось выше крыши. И, разумеется, не меньше компромата на других волшебников, включая некоторых министерских. Вся эта незаконная, но в сущности почти невинная деятельность, причиняла больше всего неприятностей обливиаторам, на которых у Ксенакиса был зуб, и сектору борьбы с незаконным использованием изобретений маглов, но некоторым из них это даже нравилось. Так что большой беды в этом не было. Ив, плеснув в стаканы огневиски, протянул один Сириусу и развалился в кресле.

- Неделю назад был на ходу, топливо тоже имеется. Водить научим. Продать могу. Но есть нюансы, - сразу ответив на все вопросы, Ив отхлебнул из стакана, глядя на парня, у которого в глазах отражался весь спектр испытываемых им чувств/

[indent] Ги очень старательно пытался возненавидеть своего отца – все обиды на него холил и лелеял, взращивал до небес, убеждая себя в том, что он редкостная сволочь и урод. Но стоило в «Гнезде» промелькнуть новости о том, что сегодня вечером Мариус Пруэтт скорее всего будет дома, как вся эта ненависть разом куда-то подевалась, будто её и не было никогда.
[indent] Ги эти метания от обиды до желания привлечь его внимание к себе и самого порядком раздражали. Он жутко бесился, понимая, что на самом-то деле очень ждёт приезда отца. И готов выслушивать все его рассказы о шахматных турнирах, о том, кто были его противниками, быть может им повезёт даже целую шахматную партию отыграть вместе – ради этого Ги был готов смахнуть пыль со старой шахматной доски и освежить в памяти правила игры. Его очень злили собственные ощущения – потому что при всём этом чертовски хотелось быть сильным и независимым, а не маленьким мальчиком, жаждущим внимания своего чрезвычайно занятого отца.
[indent] Это ожидание, эта жажда его внимания и одобрения выводит Ги из себя. Он знает, что не одинок в этом – что Фаб с Молли наверняка посещают схожие мысли. Друг с другом говорить об этом они, ясное дело, не будут. Ги не хотелось признавать, что он до сих пор нуждается в отцовском внимании – свои чувства он проецировал на брата с сестрой и думал, что в этом смысле они все думают плюс-минус одинаково.
[indent] Отец у них как будто есть, но в то же время его нет.
[indent] Ближе к вечеру в «Гнезде» начинают собираться гости. Ги всё ещё не в восторге от приёмов – а от тех, что проходят в родном доме так тем более, потому что для него это сродни покушению на его территорию – но сегодня случай особенный. Сегодня он сам спускается со второго этажа в столовую, одетый в парадную мантию, рассеянно приветствует первых гостей и при этом ищет взглядом среди них отца. Когда не находит, цепляет дядю Игнатиуса и спрашивает, в чём дело. И уже по одному его взгляду понимает, что всё было зря.
[indent] – Он утром прислал сову, пишет, что сегодня никак не получится – до сих пор в Париже, представляешь? Какие-то там срочные дела.
[indent] «Какие срочные дела могут быть у долбанного гроссмейстера? – мрачно подумал Ги, – кто-то случайно позаимствовал его ладью? Сломал его часы, плюнул на его доску? В журнале о его последней партии написали на целый абзац меньше обычного, и он пошёл разбираться?»
[indent] Выяснять, что именно случилось, у дяди было бесполезно, да и настроение к этому больше не располагало. Честно говоря, Ги в принципе больше не хотелось находиться внутри дома – не сейчас, когда его наводнили чужаки, и он от этого стал казаться каким-то непривычным. Неправильным. Ги больше нравилось, когда коридоры «Гнезда» пустовали, когда они втроём, совсем одни, сидели в старой библиотеке с высоким потолком или, будучи совсем ещё маленькими, играли в прятки в пустующих гостевых комнатах. Сейчас же по всему «Гнезду» эхом разносились незнакомые голоса, и это на корню убивало ту чудесную тишину, что обычно царила здесь.
[indent] Улучив момент, когда тётя Лукреция и дядя Игнатиус были заняты гостями, Ги перемахнул через высокое полукруглое окно на первом этаже и очутился в саду. Стоял август, все деревья давным-давно отцвели, и старый двухэтажный дом с деревянными кружевами, резными фигурками орлов на крыше и высоким шпилем, упирающимся в небо, теперь тонул в шумной зелени. Здесь как будто бы даже дышалось легче – не то что внутри. И хотя Ги, в общем-то, тихоней крайне сложно было назвать, прямо сейчас ему отчаянно хотелось побыть одному.
[indent] По причинам, которые он, честно говоря, даже сам для себя никак не мог сформулировать.
[indent] Убедившись, что он отошёл от дома достаточно далеко и его не видно за раскидистыми деревьями, Ги сунул руку в карман и нащупал там несколько чуть примятых папирос, которые он стянул из портсигара дяди Игнатиуса. Дядя оставил его на самом видном месте, и бесхозный, брошенный портсигар прямо-таки манил, чтобы чьи-нибудь ловкие руки позаимствовали оттуда одну папиросу. Или парочку. Или три штучки.
[indent] Ги сунул папиросу в рот и, вспоминая, как это обычно делал дядя Игнатиус, сделал короткий взмах палочкой, поджигая конец папиросы. Попытался затянуться и тут же закашлялся – прямо до выступивших на глаза слёз.
[indent] – Блядь, – тихонько выругался он, – ну и дрянь.
[indent] И тут же резко дёрнулся – на мгновение ему показалось, будто он слышал шорох травы где-то совсем рядом. Вроде бы это не тётя Лукреция – что-то Ги подсказывало, что она совсем не обрадуется, обнаружив его здесь. Ещё и с дядиным куревом.

Рождественский бал — событие знаковое для всех студентов старших курсов. Шутка ли, возможность потанцевать, повеселиться до утра, провести время в приятной компании! Тем более что лично для Алекто Кэрроу бал Рождественский в этом году последний в школьной жизни. Уже следующее Р
Рождество придётся встречать в доме отчем, в компании с родителями и приглашёнными на приём знатными и уважаемыми гостями, надевая на себя маску примерной хотя бы сравнительно дочери и пай — девочки. А то ешё, не дай Мерлин, родители и замуж надумают к следующей зиме её выдать, и возьмутся подыскивать женихов достойных, тогда вообще будет не вздохнуть не охнуть. А Рождественский бал, хотя бы менее чопорен и официален, чем приёмы в чистокровных уважаемых домах, и позволяет не контролировать себя и своё поведение ежесекундно, а расслабиться и повеселиться вволю.
Ровно за 15 минут до официального начала бала Алекто степенно вышла из девичьей спальни 7 курса Слизерина. Что ж, выглядит она достойно, что подтверждают и соседки по комнате, и зеркало большое, вставленное в трюмо. Изумрудно — зелёное платье с пышной юбкой сидит идеально, тонкий газовый шарфик прикрывает открытые плечи наряда, туфли — лодочки на удобном каблуке однозначно позволят танцевать хоть всю ночь без перерыва, волосы уложены в низкий пучок, а пара локонов по бокам спадают на плечи, в ушах покачиваются длинные серебряные серёжки с изумрудом, а на шее блестят бусы из изумрудов. Кто — то из парней, кажется, с 6 курса, пока Алекто пересекала гостиную факультета, присвистнул даже залихватски вслед ей, похоже, столь невежливым способом выражая восхищение своё. Вот наглец — то! А впрочем, он же нечистокровный, вроде бы, с таких и спрос невелик, где уж невеждам из числа всякого отрепья знать, что свистеть вслед девушке неприлично? Ещё повезло этому горе — свистуну, что Амикус вчера ещё заболел и угодил в больничное крыло, а то бы сейчас невежда точно словил от него как минимум неприятное заклинание. Сама же Алекто ограничилась лишь надменным взглядом свысока, не более того.
Большой Зал по случаю бала, как и из года в год, сиял чистотой, не сказать, что стильными, но приятными взгляду украшениями хотя бы, и огнями. Вдоль стен стояли диваны, столики с прохладительными напитками и лёгкими закусками, в центре оркестр приглашённый уже настраивал инструменты свои, готовясь играть и развлекать учеников и учителей ночь напролёт. Войдя в зал сквозь двери широкие, Алекто даже не успела посторониться, как какой — то торопыга, на пару лет помладше по виду, тут же прошёлся по её ноге в новенькой туфле. Ну, это уж слишком, один невоспитанный хам в спину свистит, другой ногу оттоптал и считает, что так и должно быть! Ловко преградив дорогу попытавшемуся улизнуть парнишке, Алекто осведомилась недовольно:
— Тебя под ноги смотреть не учили, или хотя бы извиняться, когда по чужой ноге прошёлся?
Парнишка с минуту смотрел удивлённо, а после вымученно буркнул:
— Ладно, извини!   
Да что это такое — то? Совсем лишены воспитания грязнокровки всякие, раз даже извиняться толком не умеют? Впрочем, чего уж тут сделаешь, не учить же невежду этого здесь прямо манерам хорошим? Как бы, и народа в зале уже много, и преподаватели не месте, использовать магию на этом чудике себе дороже может выйти. Так что Кэрроу обречённо махнула рукой и хмыкнула:
— Ладно уж, живи, и исчезни с глаз моих, пока я добрая!
Парнишку дважды упрашивать не пришлось, сию секунду след его простыл уже. Что ж, можно и продвинуться дальше вглубь зала, поискать знакомых. Хотя бы Корбана, кстати говоря, пока ещё какой — нибудь горе — невежда по пути не попался. Да и вообще, с Яксли можно и поболтать обо всём на свете, и комплименты приятные в свой адрес послушать, а если повезёт, и на первый танец напроситься незаметно. Не подавая виду, конечно, как приятно ей, когда горячие, ласковые ладони
Корбана её талии касаются, а руки её собственные лежат на плечах Яксли, как будоражит и волнует запах его духов, как манят губы, как хочется зарыться лицом в волосы его. Влюблённость отрицать нельзя, конечно, но показывать её как — то — фи, совсем недостойно юной чистокровной девицы, да и просто глупо показывать романтический интерес и ставить под удар дружбу многолетнюю. В конце — концов, Корбан не дурак, захочет, сам сообразит, что нравится Алекто и как парень.
Едва лишь Алекто поравнялась с группкой знакомых девушек, оккупировавших диванчик, и присела рядом, как прямо над ухом раздался знакомый голос. Ага, вот и Корбан, даже искать не пришлось! А как оживились мгновенно Мэгги и Софи, только что не повисли на Яксли откровенно. А ещё чистокровные девицы, где же гордость — то в них? Корбан тем временем присел рядом, осыпал Лекто комплиментами милыми, и вдруг смутился ужасно. Алекто же довольно улыбнулась:
— Ты тоже великолепен, просто глаз не оторвать, О, мерси, всегда знала, что ты умеешь говорить девушкам приятное и быть джентльменом!
Нет, отсюда точно нужно убираться, иначе Мэгги и Софи покоя им не дадут! Уж лучше до начала танцев постоять, но подальше ото всех, лишь в обществе друг друга. Стоп, Корбан предложил сегодня побыть парой? А, ну конечно, боится небось, что если кому — то из девиц уделит внимание больше чем прочим, то его обиженные дамы на сувениры раздерут. А ревновать к Алекто его уж точно никто не станет, все знают однокурсники и слизеринцы, что они всего лишь с детства лучшие друзья. Мда, быть ширмой чуть обидно, конечно, но зато танцевать — то Яксли с ней будет! Кокетливо улыбнувшись, Алекто сообщила:
— А вот соглашусь, и с большим удовольствием! Пусть все девицы от зависти помрут, что со мной танцует самый — самый замечательный кавалер! Только пока не начались танцы, пойдём поищем местечко поспокойнее? Иначе мои приятельницы дырки на тебе протрут, боюсь.             
Мэгги и Софи услышали слова эти, и хором возмутились:
— Лекто, куда это ты уводишь Корбана? Не узурпируй его!  
Мда, гордостью и самоуважением и не пахнет тут! Что ж, пора этим особам и урок преподать небольшой. Хмыкнув, Кэрроу обратилась к Мэгги и Софи:
— Дамы, а у вас гордость и понятие о самоуважении есть, в принципе? Ну, мы же всё — таки чистокровные леди, а не непонятное отребье разного рода, зачем же забывать об этом? А узурпировать — Мерлин упаси,  это последнее, о чём я думаю. Всего лишь ненадолго похищу Корбана для дружеской беседы, не более того.
И уже под руку с Корбаном Алекто отправилась прочь от дивана с гордо поднятой головой. Ну и отлично, без завистливых взглядов легче намного!  Подмигнув лукаво Яксли, Кэрроу констатировала:
— Как обычно, бал ещё не начался, а за тебя дамы уже подраться практически готовы! А в роли громоотвода по привычке выступаю я, бедняжка.
Впрочем, Корбан даже ответить не успел ничего — оркестр грянуло музыку. Ведомая Яксли ловко и бережно, Алекто вступила вместе с ним в формирующийся круг танцующих пар, и закружилась в чарующем вихре вальса. Мерлин, всё — таки медленные танца и балы школьные придумал мудрейший на света человек! Неподалёку пыталась кое — как кружиться явно впервые танцующая медленные танец пара, на вид курса с 5 так. Мда, явно нечистокровные, иначе такие прыжки бабуинов вместо танцевальных па не совершали бы точно! Девчонка ещё пытается хоть как — то подстроиться под музыку, а парнишке точно медведь на ухо наступил. Склонившись к уху Корбана. Алекто прошептала:
— Лишний раз убеждаюсь в плюсах аристократического воспитания и наличия хотя бы элементарных манер!

Ей казалось, что все наконец-то наладилось. Она многое пережила в прошлом, но то счастье, которое дарило ей крылья, стоило того. Джо чаще улыбалась, стала ощущать, что все еще можно исправить, что она может стать прежней. Той улыбчивой, той открытой и жизнерадостной девушкой, какой была, когда уходила из дома Томпсонов и оказывалась рядом со своим отцом. Когда становилась собой и не чувствовала, что нужно держать себя в каких-то глупых рамках, нарисованных ее матерью и обществом, в котором Джо оказалась.
Не смейся слишком громко, не говори, что ты любишь лошадей, они ведь вонючие и глупые создания. Не проси собаку и не говори, как тебе тяжело, это все равно никому не интересно. Улыбайся фальшивой улыбкой, держи спину прямо.
Она наплевала на это все. И ее принимали такой, какой она была. Отец, Ева, бабушка, Джекки, а потом появился и он. Бен стал для нее кем-то очень близким. Сначала другом, потом человеком, которого она впустила в свое сердце и которого позволила себе полюбить. Он показал ей, что отношения с Майком были очень большой ошибкой. Возможно, она просто испытывала чувство благодарности, которое спутала с подростковой влюбленностью. Мысль, что она встречается с парнем на несколько лет старше нее тоже будоражила. Но стоило Майку исчезнуть, и все будто стерлось из памяти. Не без помощи доброго и понимающего Кросби, который всегда был рядом и доказывал раз за разом, что его чувства куда сильнее, чем были у Берквиста.
Джо верила в это. Она, как какая-нибудь героиня любовного романа глупо улыбалась просто идя по улице, потому что вспомнила о нем. Хотела быть красивой и прихорашивалась перед каждой встречей. Стала чаще говорить о парне, чем иногда надоедала своей лучшей подруге. Хэрроу казалось, что это ее подарок за все те переживания и травмы, который были в ее жизни. За деспотичную мать, за изнасилование отчимом, за предательство со стороны той же матери, за похищение бывшей Майка. Но все это оказалось лишь иллюзией.
Ей пришлось приложить все свои силы, чтобы не упасть прямо на крыльце особняка Кросби и не разрыдаться, когда услышала о том, что Бен уехал. Просто взял и молча исчез из ее жизни, даже ничего не объяснив. Он не отвечал на звонки. Причем не только ее, но и своего лучшего друга.
Джо было больно. Казалось, что на ее грудную клетку наступили сразу десять человек и не собирались с нее сходить. Ей было больно дышать, она не хотела выходить из своей комнаты и винила себя, искала причины в себе. Почему он вот так с ней поступил, если говорил, что любит и никогда не бросит? Лживый ублюдок. Такой же как и все остальные.
Девушка не выходила из своей комнаты в поместье бабушки около трех дней, ничего не желала есть и просто лежала на кровати, глядя в потолок. Иногда плакала в душе, сотрясаясь всем телом, иногда проплакивала всю подушку до такой степени, что ее можно было отжимать. Ей было на самом деле плохо, ей было больно. И она не могла сказать, что было больнее всего - то, что он ее бросил или то, что она теперь снова была одна.
После Хэрроу вышла. Она была сильной. Вся в своего отца, который пережил еще большие удары своей судьбы. Она изменилась. Во взгляде Джо больше не было того тепла, какое горело раньше. Ее взгляд сделался холодны и равнодушным. Броня исчезала только тогда, когда девушка переступала порог конюшни и видела свою лошадь. Черная кобыла всегда приветствовала ее громким ржанием и шумным фырканьем. Сильва начинала рыть копытом землю, желая, чтобы ее поскорее оседлали и дали как следует пробежаться по окрестностям, неся на своей спине всадницу. Они сдружились. Не без помощи Маркуса, который помогал юной девушке постигать азы верховой езды в совершенстве. Теперь Джо чувствовала себя в седле гораздо увереннее.

В те выходные девушка уговорила своего отца съездить к бабушке. Она и так давно не была у Амелии, и та уже начала обижаться, хотя знала обо всей ситуации. Джо никак не могла совладать со своим сердцем. Каждый раз, когда девушка приезжала в поместье, вспоминала о том, какие были теплые у Бена руки, когда он брал ее за руку или обнимал. В ее памяти все было настолько свежим, что иногда казалось, будто парень все еще рядом. Но это было не так. И справиться с подобным было ей просто не по силам.
Она ездила бы к бабушке еще реже, если бы не лошадь и если бы не щенки. Джо теперь была даже рада, что не успела передать Принца Бену, тогда бы и щенок страдал. А так он был рядом со своей мамой, бегал по заднему двору особняка и радовался жизни. Вот бы и Джо никогда не встречала Бена, никогда не знала его, не видела, не слышала голоса, который иногда звучал в ее снах.
- Я понимала, что беру не самую спокойную лошадь под свою опеку, но Маркус отказывается теперь ее выводить в леваду. В прошлый раз она укусила его, повязку пришлось наложить, - Джо показала отцу фотографию, пока они ехали к Амелии.
Парень должен был сегодня быть на конюшне. Им стоило поработать еще на прыжками. Самое забавное, что при Джо, Сильва была как шелковая, но стоило только девушке уехать, как будто слетала с катушек. Ричард жаловался, что она становиться буйной ближе к ночи и заводит остальных лошадей. Те начинают ржать и требуется куда больше времени, чтобы угомонить их и уйти домой.
- Может, сменить ей имя? Злыдня подойдет ей больше, - Джо слабо улыбнулась, набирая Маркусу сообщение.

Они остановились на подъездной дорожке. Бабушка уже стояла на крыльце, укутанная в легкую шаль, и широко улыбнулась, стоило ее сыну и внучке выйти из машины.
- Я вас уже заждалась. Мария, подогрей чай и принеси на террасу, - Джо уже начала забывать о приказном тоне бабушки. Каждый раз, когда старушка звонила Джо, ее голос был мягким и ласковым. Она старательно обходила тему, которая могла бы причинить Хэрроу лишнюю боль, и девушка была ей за это очень благодарна.

ваш пост

Что есть боль от утраты самого близкого человека на свете? Данстан был для Джерарда не просто младшим братом, но другом, соратником, сторонником, единомышленником. Не смотря на разницу в возрасте в несколько лет, они прекрасно понимали друг друга с самого детства. Они практически никогда не соперничали, как раз наоборот: гармонично сосуществовали рядом, дополняли друг друга, составляя идеальную команду. Стэн никогда не завидовал тому, что Джер был старшим сыном, наследником, а, значит, по старой-доброй, хоть и несколько устаревшей идейно традиции, все надежды отца были связаны с именем старшего сына. А Уэнлок, в свою очередь, никогда не считал Данстана - младшим. Они были равны, пусть не по годам, но по уму, красоте, по положению в обществе, в своём отношении к друг другу. Поэтому, когда пришла пора Джерарду встать во главе семейного дела, волшебник принял единственно правильное и возможное решение: предложил отцу отдать эту честь Данстану. Нет, не потому, что англичанин хотел уступить, а просто потому что лично себя он не видел среди ткацких фабрик, собраний управляющих и всём таком прочем, что неизменно присутствует в подобном бизнесе. А Данстан видел, ему нравилось работать с тканями, иметь дело с поставщиками, вести переговоры, с гордостью представляя семейство Уэнлок. Всё сложилось правильно, - так, как и должно было быть. Темноволосый верил в это до того рокового дня, когда Стэн погиб. Винил ли он себя в смерти брата? И да, и нет. Иногда ночами он думал о том, что не пойди он на поводу у своих корыстных желаний, быть может, младший брат остался бы жив. Впрочем, ткацкие фабрики и семейный бизнес были как раз тем, чего так страстно желал Данстан. Где же тут корысть? Каждый из братьев получил то, чего хотел, и некоторое короткое время все были очень даже счастливы.
Месяцы шли: постепенно члены их семьи приходили в себя, - все, кроме матери. Джерард с трудом представлял, какого это, - потерять сына, но пытался утешать родительницу, как мог. Отец и дед стали более замкнутыми, волшебник подозревал, что они пытались отыскать тех, кто виновен в смерти брата, но пока что топтались на месте. Уэнлок не хотел в этом участвовать, да и его собственно и не звали. Отец боялся, что теперь уже единственный сын может запятнать свою безупречную репутацию политика и видного министерского деятеля, а на влияние Джерарда на политической арене у него были свои планы. Англичанин не возражал: не то, что бы он не хотел отомстить за брата, но он здраво полагал, что убийство чьих-нибудь приспешников, выполнявших всего-навсего чей-то приказ, не исцелят их боль и не вернут Данстана к жизни. От чьей-то смерти не станет легче никому, и уж точно Аурэлия Уэнлок, поседевшая буквально за пару месяцев до белоснежных волос, не вернёт себе свои прекрасные тёмные локоны.
Сегодняшний день ничем не отличался ото всех остальных, разве что было жарче обычного, и воздух казался тяжёлым-тяжёлым, что нечем было дышать. Темноволосый испытывал жгучее желание избавиться от галстука, но поздним вечером у него была назначена ещё одна неформальная встреча, а зная тягу предполагаемого собеседника к неожиданным появлениям, расслабляться было нельзя.
Когда антиаппарационная защита возвестила о приходе гостя, и Джерард поднялся с места, он ожидал увидеть кого угодно, но только не её.
Она была прекрасна, словно роза, ещё не распустившаяся до конца, но уже манящая своим дивным ароматом и призывающая аккуратнее обращаться с её шипами. Вельма Бэмиш, невеста его покойного брата. Она уже не носила траур, если не считать длинных чёрных перчаток, что не могло укрыться от внимательного взгляда Уэнлока, но вместе с тем это никак не умаляло её красоты. Волшебник даже не догадывался о цели её визита, но в глубине души был рад её видеть. За последние шесть месяцев они виделись от силы несколько раз, и то в основном на торжественных мероприятиях и официальных приёмах, и ни разу наедине. Впрочем, так и должно было быть: они не были друзьями, не были приятелями, и хотя в то время, когда Данстан был ещё жив, Джерарду часто приходилось занимать Вельму разговорами и прогулками, пока брат был занят, - они были чужими друг друг людьми. По крайней мере англичанин потратил не один год, чтобы так оно и было. Признавшись однажды самому себе, что испытывает к будущей жене брата далеко не дружеские чувства, он предпочёл забыть об этом признании, запереть его в далёкий-предалёкий ящик, а ключ выкинуть. Он старался не обращать внимание на то, как его пульс всегда несколько учащался в присутствии Вельмы, как губы невольно растягивались в улыбке, стоило ему услышать её звонкий смех. Был ли он безнадёжно влюблён в неё? И да, и нет. Эти чувства были верхом абсурда в сложившихся жизненных обстоятельствах, и Джерард знал наверняка одно: он никогда не предаст Стэна, - и эти чувства, эта терпкая страсть, что тлела в нём подобно углям в камине, умрут вместе с ним и никогда не увидят света.
Волшебница говорила спешно и явно была чем-то взволнована. Мужчина внимательно следил за ней, за тем, как она снимает перчатки, поправляет волосы и продолжает свой монолог. Всё это было странно, но Уэнлок не смел перебить её, не смел задать наводящие вопросы. Он всё ещё не понимал, зачем она здесь, да ещё без приглашения, да ещё в довольно поздний час. Это не выходило за рамки приличий, нет, но они явно не состояли в отношениях, позволявших такие поздние визиты. Джер нахмурился, стоило Бэмиш закончить свою речь. Он был так удивлён, что не сразу предложил ей сесть.
— Прошу тебя, садись. Выпьешь чего-нибудь? - он был в смятении. Должно быть, у семейства Бэмиш крупные неприятности, раз Вельма пришла именно к нему. — И о какой сумме идёт речь? - стоило догадаться, что о баснословной, но Джерард, будучи деловым человеком, предпочитал апеллировать цифрами. Он подошёл к небольшому бару и неспешно налил в два хрустальных стакана немного огневиски и положил по два кубика льда. После чего подошёл к волшебнице и протянул ей один из стаканов.
Сейчас он мог рассмотреть её более внимательно, не упустив не единой детали. Несмотря на взволнованный вид и сбивчивую речь, её наряд был идеальным, можно сказать, точно выверенным. Умышленно ли Вельма не одела лиловый цвет, как того требовал траур, или же нет, - Уэнлок не знал. Но она была хороша: притягательно красива даже в горе, что Джерард на мгновение усомнился, уж не расчёт ли это? Не очередная женская хитрость, чтобы ослабить мужскую бдительность? Волшебник нахмурился, осторожно обводя взглядом бледное лицо девушки, спускаясь чуть ниже, цепляясь взглядом за, казалось бы, скромный вырез платья, лишь едва-едва приоткрывавший ключицы. Волосы были присобраны заколкой и часть из них ниспадала на плечи. Уэнлок обожал, когда Вельма распускала волосы: он никогда не говорил об этом ни одной живой душе. Даже в мыслях боялся себе признаться в том, что думает о невесте брата в таком контексте, и тем не менее.
И это словно бы стало началом конца. Англичанин сделал глоток огневиски, и с вяжущей горечью, что обожгло его горло, вдруг осознал, что когда этот разговор закончится, их жизнь - его и Вельмы - круто изменится. Просто он пока не знал, почему это должно произойти, и главное как. Но они ведь никуда не торопятся, верно?

ваш пост

- Что без своих дружков и красного галстука, ты уже не такой борзый? - Эван насмешливо фыркает, упирается ладонью в грязную стену переулка. - Или думал, что мы забыли все, что вы нам говорили? - волшебная палочка упирается в чужое горло, а по венам растекается злое веселье.

Выловить бывшего однокурсника в баре — внезапный успех. Нарваться на кого-то из «красных» просто, а вот именно на того, кто задирал — не слишком. Грязнокровка, что слишком много возомнил о себе и даром, что все это осталось в стенах Хогвартса. Память не имеет срока давности. К моменту их встречи, Эван вместе с Эйвери уже успел пропустить по паре бокалов огневиски и заскучать. Поэтому такой момент нельзя было пропустить.

На улице они оказываются быстро, Стивенсон просто не успевает от них вовремя убежать. Аппарировать надо было раньше. До того, как чужие руки хватают за грудки, прижимают к стене, да так что бы приложился затылком. Впрочем, когда гриффиндорцы отличались умом? Да никогда!
- Давайте не будем ворошить старое, - Стивенсон поднимает ладони в примирительном жесте, переводит затравленный взгляд с Эйвери на Розье и обратно. Быть может ему даже радоваться стоило, что с ними нет Мальсибера. - Ребята, мы же взрослые люди…
Вот только бывшие слизеринцы вряд ли согласны с доводами разума, выражая свое несогласие ударом в живот, отчего парень складывается пополам. Случайный прохожий старается пройти мимо проулка как можно быстрее, лишь бы не стать второй жертвой в этой жестокой «игре».

- Эван, может с него хватит? - Эйвери никогда не отличался особой жестокостью из их чудесной тройки. Всегда был самым правильным, самым мягким в их компании.
- С чего бы вдруг? - огрызается Эван, поворачиваясь к другу. Алкоголь в крови бурлит, толкая на опрометчивые поступки. Стивенсон был тем еще козлом в школе, да и в министерстве постоянно делал вид, что они не знакомы. Не слишком ли много пафоса для того, в чьих венах течет грязная кровь? Быть может стоит сделать ему кровопускание? Говорят, что это лекарство от многих болезней, вдруг и от скудоумия помогает?

Очередной прохожий останавливается возле незадачливой компании, не стремится пройти мимо. Эйвери трогает друга за плечо, на что Розье отвечает лишь тем, что сбрасывает его ладонь.
- Чего тебе? Проваливай… - Эван поворачивается лицом к внезапному защитнику гриффиндорца. Щурится, что бы рассмотреть незнакомца. Узнавание приходит почти сразу, не сулит ничего хорошего. - Какого Мерлина тебе надо? - полукровный родственник это хреново. Когда этот родственник работник аврората — это хреново вдвойне.

ваш пост

ваш пост

[indent]Вальяжно раскинувшись в кресле, Малфой отвечал на письма поклонников. В смысле, потенциальных партнеров. Впрочем, отвечал – слишком громкое слово; в действительности он брал перо в руки только тогда, когда признавал отправителя достойным своего времени и внимания, а случалось это нечасто. Большая часть предложений вызывала даже не скуку, а чувство глубочайшего недоумения. Вот зачем ему, скажем, завод сливочного пива? Он что, похож на школьника? Ему надо вино предлагать. Или, на худой конец, огневиски. А сливочное пиво… Мерлин упаси! Или, скажем, инсектарий. Ну, если только ради Северуса, но даже ради Северуса он не хотел заниматься веретенницами. Противно как-то. Даже если он сам к ним ни разу не притронется. Ну и что, что было бы здорово разводить их в Англии, а не везти из Австралии? Пускай найдут другого двинутого. Взять все того же Северуса. Ему веретенницы наверняка пригодятся. А денег, если что, он ему на это гнусное мероприятие одолжит, не жалко, пускай развлекается. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не страдало по грязнокровке Поттер, тем более что в этом вопросе Люциус его совершенно не понимал. Было б по кому.
[indent]Малфой перевернул письмо, чтобы еще раз взглянуть на печать, а затем, поколебавшись, отложил его в сторону. Решено: он покажет сей дивный, донельзя красноречивый опус Снейпу. А то еще окажется, что он напрасно отказался. Тогда Северус его еще полгода будет идиотом называть. А это, знаете ли, не очень приятно. Вот пускай сам и думает, что со всем этим делать.
[indent]Тут в окно постучали. Люциус поднял глаза и невольно усмехнулся. У Снейпа была удивительная способность объявляться именно тогда, когда Малфой о нем думал. Лениво поднявшись, он впустил снейповскую сову и отвязал подвязанный к ее лапе сверток. Интересно, что там? Неужели Северус наконец сподобился прислать ему партию зелий от головной боли? Давно пора! Сколько просить можно? Только не ясно, почему нет никаких опознавательных знаков. Совсем, видать, обленился, засранец. Так погряз в своей любимой научной деятельности, что нынче не желает размениваться даже на мелкие записочки.
[indent]Малфой вздохнул, развязал сверток и…
[indent]…все понял. Понял с запозданием на долю секунды. Письмо не от Снейпа. Сова точно его, эту грязную птицу сложно не узнать или с кем-то перепутать, но письмо – нет. Как бы Снейп ни был занят, он всегда писал хотя бы несколько слов. Люциус успел одернуть руку, но кончики его пальцев все же прошлись по тому, что лежало внутри, и все его тело пронзила боль. 
[indent]Мгновенье он не мог дышать и хватал ртом воздух. Затем слезы застили ему глаза. Согнувшись в три погибели, он сделал шаг к стеллажу с зельями, но сделать второй уже не смог и опустился на четвереньки, утешаясь мыслью, что, если бы он коснулся ЭТОГО всей ладонью, родителям уже можно было бы облачаться в черное и рыть для него могилку. Может, и теперь придется, но шанс есть. Один. Из ста. Уж он-то в этом понимает. Жаль, он не разглядел, что было внутри, а возвращаться и смотреть он не станет. Ни за какие коврижки. Лучше просто сдохнет, тихо и бесславно, на полу собственного кабинета. Интересно, кто найдет его первым? Жена? Малфой понадеялся, что она хоть немного расстроится. Все же семь лет брака, налаженный быт, отличный секс, и у них вот-вот родится долгожданный ребенок…
[indent]А может, мама. Бедная его мама. 
[indent]Но, несмотря на безрадостные мысли, сдаваться Люциус не спешил. Он этого просто-напросто не умел. Малфой был одним из тех счастливых людей, которые любят жизнь, и любовь к ней всегда одерживала в нем победу. Вот и сейчас он полз к этому несчастному, так далеко стоящему стеллажу, превозмогая абсолютно все и вместе с тем не превозмогая ничего. А безрадостные мысли быстро сменились на куда более забавные. Например, расстроится ли Темный Лорд? Наверное, да. Кто ж еще будет его веселить и радовать взор? Ну не Белла же! Белла, конечно, красотка, но она совершенно не умеет веселить – только пугать. Лестрейнджи? Нет… Крауч? Этот, в целом, может, он существо своеобразное, безусловно задорное, даже симпатичное, хотя до малфоевской красоты ему далеко, и все же нет… Крауч хорош, но не настолько, а еще Крауч – это потенциальная Белла, только в мужском варианте, а значит, умирать нельзя. Без него эти ненасытные едоки смерти вконец одичают. Утратят чувство вкуса, меры и вообще всего прекрасного.
[indent]Наверное, вместо всего этого ему стоило подумать о том, кто вознамерился его убить, но Малфой от этой мысли отмахнулся: да мало ли желающих. Плохо ведь не то, что его хотели убить, а то, что кому-то это почти удалось. А может и правда удалось. Время покажет.
[indent]Когда Люциус наконец добрался до стеллажа с зельями и трясущимися руками влил в себя штук шесть, ему стало немного легче. Спасибо опять-таки Северусу за предусмотрительность и своевременные поставки.
[indent]Кое-как добравшись до стола, Малфой написал ему письмо с просьбой немедленно приехать, но ответа не дождался ни к ужину, ни к ночи, ни к утру. Все это время он продолжал пить зелья в бешеном количестве и упорно делал вид, что у него все в порядке, хотя получалось неважно и в конце концов ему пришлось заявить домашним, что у него беспощадно болит голова. А еще Нарцисса, которая внезапно решила проявить заботу… Если бы она не должна была родить через несколько недель, он, может, и сказал бы ей правду, а так просто нахамил и отправил восвояси. Он же в конце концов все объяснил. У него болит голова. Что непонятного?
[indent]К утру Люциус был действительно в отчаянии. Снейп как сквозь землю провалился, а ему что делать? В больницу св. Мунго идти? Нельзя. Родители узнают. Беременная жена узнает! Вот весело-то будет. Можно, конечно, запугать целителей, но он вроде как прикидывается приличным человеком… Благотворительностью занимается, спонсорскую поддержку Хогвартсу оказывает… Нехорошо выйдет.
[indent]Словом, Малфою пришлось срочно придумывать план Б. И план, созревший в его голове, вышел не особенно блестящим, но никакие другие гениальные идеи его, к сожалению, не желали посещать. А Клэр жила сейчас в Англии, и даже работала целителем, и даже в тот самом отделении, куда его непременно положили бы, обратись он за помощью официально. Оставалось надеяться, что она не добьет его, когда увидит. Но это уж как повезет. Набросав ей несколько строк, он сделал все от него зависящее, чтобы привести себя в сносный вид. Не пугать же ее с порога. Еще успеет.
[indent]Собравшись, Малфой аппарировал.
[indent]И да, конечно, аппарировать в его состоянии было ни в коем случае нельзя, но какие еще у него были варианты? То есть может они и были, но он очень устал за последние двадцать часов и думать уже почти не мог.
[indent] – Здравствуй, Клэр, – мягко сказал он, не обратив внимания на ее холодный тон, и, посторонив молодую женщину, прошел мимо нее в дом. Стараясь не делать резких движений, чтобы не стало еще хуже, Малфой снял с себя мантию, удивленно оглянулся в поисках домовика, а когда не нашел его, просто кинул мантию в ближайшее кресло. Он не любил так обращаться с вещами, но сейчас ему было почти все равно. – На улице дождь, я немного замерз, поэтому я был бы тебе очень признателен за чашку чая. – Его и в самом деле трясло. Но, к сожалению, непогода здесь была ни при чем.

Она не проснётся заранее, потому что любит свою мягкую, скрипучую кровать и готовить вещи с вечера. Она полежит чуть дольше, чем привыкла, понимая, что не вернётся в эти стены ближайшие несколько месяцев, а там и лет. В чемодане всё самое любимое, самое дорогое и ценное сердцу, если то вообще у Долли когда-либо было.

— Эй, Долорес, можно войти? — шёпотом, дверь приоткрыв, спросит младший брат. Долорес шикнет на него, как на кота плешивого, а тот юркий, возьмёт, да запрыгнет к ней под одеяло с удушающими объятиями. Девчонка будет кривить лицо, корчиться и пытаться содрать с себя эту рыбу-прилепалу, но брат ни в какую. Последний день вместе всё-таки. И пускай он думает, что через пару лет Долорес покажет ему Хогварс. Пускай и он на пару секунд представит что такое счастье, пока старшая сестра не спихнёт его вниз. — Ну ты и мерзотина! Три раза помоюсь! — делает вид, что эти нежности не для неё…а может и не делает, считая брата, что не колдует до сих пор — грязным мешком с костями и соплями. — …четыре, — примерзким, фирменным, как молнией в ухо.

У Долорес глаза горят, наконец, столь же сильно, сколь палочка может искриться в руках настоящего волшебника. Свободного от чужого гнёта. Она в предвкушении, что вот-вот вздохнёт, впервые полной грудью и заживет так, как ей вздумается. Так, как придумается этой полной решительности на новую жизнь девчушке с тугими косичками.

Одиннадцать ей исполнилось совсем недавно, даже неделя не прошла, поэтому впечатления от столь важного, как ей тогда казалось, подарка были свежи. Она упросила отца отвести её в самый модный волшебный магазин, чтобы прикупить блистательный наряд, да такой, чтобы на платформе все просто в обмороки попадали. И он обязательно должен быть дорогущим, для неизгладимого впечатления выскочки первого сорта.

У крошки Долорес всё до отвращения четко и не менее отвратительно — розово. Воротник, юбка, бантики в косах, туфли с круглым блестящим носом и чемоданчик. Идеально чистое, идеально выглаженное, идеально сочетающееся друг с другом. Её внешний вид так и кричит: я с планеты «посмотрите на меня». Но жадная до внимания Долли и не могла выглядеть иначе. Долли, что привыкла быть под чужими взорами с гордо поднятой головой. Это была чемпионская стать, что лишь на словах отобрать просто, а закаленный стержень уже не вырвать.

Семью попросит до поезда не провожать, совсем не вежливо попросит. На прощанье лишь короткое «чао!», к которому хотелось добавить «ублюдки», ведь именно так то и звучало. Её пристальный взгляд рассмотрит всех, за кого зацепится сможет, а напыщенная ноздря готова раздуваться каждый раз, видя очередного невежу в старье.

— Волосы красивые, наряд так себе, — протискивается крошка Долли, чемоданчик свой таща, да по ногам чужим прокатывая. Блондинку, что узнает чуть позже, за волосы похвалит, зелёной завистью блеснув. Мать всегда называла её «мышино-серый» цвет волос позором и перекрашивала в светлый, уверяя, что у таких шансов больше. Вообще на всё.

Поезд полным-полно набивался детьми, животными, воплями, визгами, лязгами и все эти звуки, липкие, жаркие, прилипают и не спрятаться от них никак. В первое попавшееся, открытое купе сначала влетит розовый чемодан размером с крошку Долли, а потом и сама девочка с ну таким недовольным лицом…

— А ты ещё кто такая? — возмутиться, словно незнакомка была ей чем-то обязана. Стыдно, Долли, кумиров своих в лицо не знать, магов то чистокровных.

Рита ведется на провокацию. Она уже набирает в легкие воздуха, чтобы начать тараторить все то немногое, что помнит про оборотные зелья и что навряд ли мужчина стал бы принимать его каждый час, не ожидая гостей, но Икарус не дает ей вставить и слова. И слава Мерлину. Она мысленно благодарит его за это и корить себя – что в очередной раз в обществе чистокровных пытается казаться умнее, взрослее, сложнее. На вопрос про свиней, блондинка поднимает бровь и пожимает плечами, - не думаю, чтобы это была я – я росла не на ферме.

Она с вызовом смотрит на хозяина дома и, улыбнувшись, чтобы хоть как-то сгладить возможные острые углы, делает несколько шагов по комнате. Она помнит, как половина центральной улицы Хогсмида слушала, как она спрашивает у Огдена, сколько бладжеров он остановил своей головой. Или не у Огдена – большинству мальчишек, что звали ее на свидания в школьные годы, редко можно было позавидовать: Скитер почти никогда не чувствовала себя в безопасности и от этого часто нападала первая и задирала всех по мелочам, чтобы не задели и не сделали больно ей. С годами она хоть и явно стала мудрее, но, все равно, порой ведет себя как та самая пятнадцатилетняя девочка с заснеженной улицы магической деревушки.

- Дом очень красивый, - тут она не лукавит. Остановившись у одной из картин – трое всадников на лошадях и четыре охотничьи собаки загоняют вепря – она с интересом всматривается в каждого из персонажей и пытается понять, к кому из них относится она: ей, несомненно, хочется быть охотником, что принесет домой очередной трофей. Но неприятный внутренний голос с усмешкой говорит, что, уж скорее она фоксхаунд – натренированная бежать за добычей, которая в итоге достанется кому-то другому. Бывшей слизеринке эти мысли не не нравятся - она поджимает губы и двигается дальше по комнате, - Поймите, мистер Огден, - она помнит, как все чистокровные мальчишки в школе любили, когда одноклассники обращались к ним по фамилии, словно это делало их главой рода, и пытается использовать это, чтобы завоевать доверие и симпатию бывшего знакомого, - если все это окажется уткой, то Вы мне подарите целых две сенсации – больше вернувшихся с того света наследников империи огневиски, они любят только одураченных ими журналисток, так старавшихся донести всем благую весть, - она бросает на мужчину короткий взгляд, - ну и, конечно же, новый скандал только увеличит продажи номера.

Скитер надоело писать про политику, где необходимо согласовывать каждое слово и выдавать исключительно рафинированный текст. Про нападения людей в масках же писать небезопасно – пара лишних фраз и над твоим домом тоже будет висеть темная метка. Все остальное же на фоне происходящего в мире казалось такой чепухой – ее уже даже начинало тошнить от своей работы: те статьи, что хотела писать она, не пропускали в печать, а то, что ей давало руководство, выглядело смешно в свете нынешних событий. Именно поэтому она так ухватилась за этот слух, именно поэтому решила проверить и, положившись на удачу, сегодня наведалась в семейный особняк Огденов – воскрешение наследника чистокровного рода, производимый которыми виски пьет каждый третий в стране, уж точно вызовет если не диссонанс, то, как минимум, интерес. И точно будет пропущено руководством, если, конечно, вся эта история не связана с политикой и тайнами Министерства.

- Но я пришла сюда говорить не о себе, а о Вас, мистер Огден, - она нарочито уважительно делает ударение на обращении и облокачивается руками о спинку кресла прямо напротив бывшего слизеринца, - О том, что это Вам нужно, - Скитер делает небольшую паузу и смотрит прямо на него, - Если это действительно Вы, то Вы навряд ли рады расползающимся слухам. Ведь я слышала разное. Неуправляемые слухи опасны – я же могу помочь Вам получить над ними контроль. Могу дать возможность рассказать свою историю – а Вы, думаю, знаете об эффекте первичности: люди всегда склонны отдавать предпочтение той информации, что получена первой. Всей последующей же будет необходимо сначала опровергнуть первоначальную. Ну а если же Вы, все-таки, кто-то другой под приворотным зельем, а Икаруса Огдена прямо сейчас поедают черви, - на последних словах она слега приподнимает плечи, выпрямляется и подходит почти вплотную к мужчине, словно сканируя его оценивающим взглядом, – то тогда я нужна Вам еще больше. Ведь навряд ли Вы принимаете это зелье ради развлечения – я слышала, что процесс не самый приятный.