Мысль о смерти не была самой плохой или неожиданной, более того: подобные размышления временами невольно проникали в голову, вызывая разброд и шатание напополам с путаницей и слабым осознанием истинных потребностей. Когда живешь достаточно долго, а Астарион даже по эльфийским меркам просуществовал основательно, подобные идеи становились нормой. Для разумного существа, не вампира. Вторая, сказать больше – уже истинная его сущность, откровенно цеплялась за жизнь, отметая любые унылые предположения и вызывая на их место чувство откровенной злобой, подпитывающей все его существо без малого три столетия. Было ли там что-то еще, менее агрессивное и более животворящее? Он не знал и раздумывать не собирался: достаточно было возможности стоять под лучами осеннего солнца, рассматривая бледную кожу рук так, словно видел их впервые.
Невозможно.
Это.. невероятно. В голове птичьими стайками проносились одна за другой странные мысли, путались, сбивались и спотыкались, когда он, словно умалишенный, разглядывал белесый диск над головой, уже катящийся на запад в готовности поцеловать водную гладь побережья Мечей. Казалось, мир замкнулся и остановился в единственном моменте, заставляя оторопело стоять и не обращать внимания даже на дымящиеся поблизости ошметки наутилоида, внутри которого что-то коротило и грохотало. Хотелось надеяться, что проклятые твари сдохли при падении вместе со своими омерзительными прислужниками: Астарион не отличался особо изощренной брезгливостью в силу особенности собственной натуры, но корабль иллитидов вызывал помесь чувств, среди которых превалировало откровенное отвращение. Учитывая, что летательный аппарат являлся по сути живым существом и они находились в его нутре, вполне объективное по своей честности ощущение. Вампир не мог припомнить, где в последний раз видел столько вывернутого наизнанку мяса, крови и грязи с учетом того, то дворец Касадора всегда сиял первозданной чистотой не смотря на предрасположенности и вкусы его обитателей. Это был один небольшой, но важный штришок, примиряющий его с той действительностью из прошлого, отчаянно лезущего в мысли наравне с идеями о собственной кончине. И ведь не смотря на все случившиеся с ним злоключения он оставался жив, более того – спокойной стоял под опаляющими совсем недавно солнечными лучами, не испытывая даже жжения… Очевидно, фокус следовало приписать способностям личинки внутри головы, и это наполняло смесью ужаса и восторга – гремучий состав, если подумать о том, что скоро из его тела народится новый иллитид, и вот подобные мысли он старательно гнал подальше.
Память и взор еще помнил нескольких существ, очевидно пленников, с которыми он пребывал на корабле. Лица казались смазанными, но ярче всего отпечатались образы гитьянки – такой же невероятной редкости, как и их похитители, и лесной эльфийки с ало-огненными волосами в зеленых одеждах своего народа c изящной татуировкой на шейке [аппетитной, влекущей, стоп.]. Кажется, еще был темнокожий мужчина со смутно знакомым лицом: Астарион определенно видел его во Вратах, и не единожды, но никак не мог вспомнить, где именно. Наверняка на наутилоиде находились еще пленники, вряд ли иллитиды устраивали небольшой рейд для пары-тройки живых существ, попутно набирая на борт всех, до кого могли дотянуться своими гадкими лапами. При воспоминании аж передернуло, и Астарион, оглядевшись по сторонам, неспешно обогнул разбившийся корабль, заглянув в одну из открытых щелей. Розовое нутро продемонстрировало пару мертвецов, скорее всего рабов, и одного иллитида, чьи щупальца еще шевелились в посмертной судороге. Поборов отвращение, вампир скользнул вовнутрь, с нескрываемым наслаждением опустив каблук своего сапога на кажущийся мягким череп твари, проведя вниз и размазывая щупальца по грязному и, казалось еще живому, полу. А после вдавил ногу в то, что служило монстру лицом, впечатывая сильнее, сильнее, сильнее, позволяя то, что служило ей мозговой жидкостью, расплескаться вокруг кусками серовато-багровой плоти, моментально налипшей на обувь. Маленький акт мщения, почему бы и нет? Возможность выплеснуть злость и прийти в себя, после аккуратно поправив дуплет на груди, смазывая кончиками пальцев попавшую на него кровь существа. Разумеется, в этом похищении и обращении не было ничего изысканного или романтичного, иллитиды преследовали вполне понятную цель, но все же возможность чуть-чуть припомнить сладкий вкус свободы с солнцем, грела душу.
Под вечер Астарион, обойдя разрушенный наутилоид полностью и не найдя для себя ничего интересного, кромы очередного витка мыслей о собственном последующем бытии в качестве новорожденного монстра [было бы к чему привыкать], отошел от места крушения на пару миль, двигаясь вдоль берега моря. Прохладный ветер швырял в лицо горстями песок и соленую водяную взвесь, немного похожую в своем вкусе на кровь. Это навевало вполне приземленные мысли о позднем ужине: с учетом того, то последней трапезой послужил случайно попавшийся в силки заяц-русак еще до похищения иллитидами, вампирская сущность требовала живой пищи. В тот момент Астарион осознал для себя совершенно внезапно одну простую и незамысловатую истину, которая то и дело вертелась рядом за время его служения Касадору. А именно то, что он так ни разу и не попробовал крови разумного существа, не утолил голод так, как делал его хозяин, все эти долгие года довольствуясь лишь объедками и животными, которые наверняка отличались по вкусу от двуногих прямоходящих с душой… Кажется, Касадор отлично выдрессировал своего «питомца», заставив не просто отказаться от разнообразия стола, но даже поселив мысль о полном запрете о подобном, и сейчас она настойчиво била набат, приказывая успокоиться и поискать какую-нибудь безропотную жертву, которая сможет максимум что визжать. Вот тот симпатичный маленький кабанчик, который полчаса назад метнулся в лесистую часть, вполне подходил на эту роль ровно до того момента, когда Астарион остановился, замер, и повел головой в сторону внезапно услышанных звуков. И запахов: о, этот аромат он бы не спутал ни с чем на свете. Густой, словно сами объятия надвигающейся сквозь сумерки ночи, острый, подобно самому хорошо отточенному клинку, терпкий и пряный, влекущий, манящий, солоновато-сладостный одновременно, он дурманил голову и взывал к инстинктам, заставляя со стоном поправлять внезапно узкий воротничок дуплета, словно в желании насытиться одним только воздухом.
Бесполезная попытка, разумеется, но пьянящее чувство само развернуло корпус на встречу волне завлекательных запахов, которые чем ближе, тем ярче сопровождались звуком стали с искрами, высекаемыми ею. Прибрежная тропа спустя пять минут ходьбы вывела в сторону полуразрушенного строения, больше всего напоминающего заброшенную часовню или храм какому-нибудь очередному божку, коих в Фаэруне было на любой цвет и вкус, от себя Астарион бы добавил – для любого извращения, поскольку никаких иных слов под вкусы живых существ, найти не мог.
Площадка перед храмом в окружении каменных скамеек для размышления верующих и прочей бесполезной лабуды, казалось, сияла в раннем свете недавно народившегося полумесяца. В другой ситуации Астарион нашел повод полюбоваться изысканной красотой древних развалин, проникнувшись духом этого места и смотровой площадки, наверняка открывающей живописный вид на волны, но сейчас его внимание приковали фигуры по центру. Теперь запахи стали более явными, неся с собой не только влекущие ноты свежей крови, но смрад давно немытых тел, протухшей еды и всем остальным, чем обычно «благоухала» чернь, не утруждающая себя правилами элементарной гигиены и ухода за своим местом обитания. Поморщившись от этого клубка сложного букета, вампир прислонился к одной из заградительных колон бывшего храма, рассматривая здешних обитателей. Два гнома и человек, явно решившие сделать это место не только площадкой для временной дислокации ночевки, но и довольно вольготно разгуливающих вокруг с хозяйским видом. У каждого за поясом по топору, у одного из карликов, судя по крикливому повелительному тону голоса – неплохой меч, насколько зрение хищника позволяло во тьме разглядеть подробности. Разожженный маленький костер, над которым трудился юноша-человек, отбрасывал на каменную кладку чарующие тени – идеальный спутник таких, как Астарион. Язык бессознательно скользнул по вмиг пересохшим губам, заставляя податься немного вперед, однако не покидая зоны тьмы. Голод взревел пуще прежнего, заставляя томительно прижаться лбом к холодному камню колонны, чтобы хоть на мгновение охладить внутренний пыл. Спустя пару секунд, вампир прищурился: на верхней части окружающего храма бортика, скользнула еще одна фигура. В отличии от него самого, она не пряталась так успешно, однако явно не принадлежала к собравшейся тут компании – те, хоть еще не заметили приближение незнакомца, явно не ожидали гостей.
Как любопытно, что тут у нас? – спрятав пылающий взор под мягкой занавесью век, Астарион отступил на полшага назад. Драться одному с тройкой незнакомцев ради сомнительной возможности попировать, не хотелось: он, разумеется, был уверен в собственных силах и умениях, однако обладал достаточным здравым смыслом, чтобы понимать, что сейчас, ослабленному путешествием на наутилоиде со всеми «прелестями» вживления личинок и, вдобавок, зверски голодному, ему не стоило ввязываться в открытый бой даже в родной ночной стихии, где он имел преимущество.